– Давай поднимемся туда, – указав рукой на вершину горы.

– Давай, – без особого энтузиазма согласился я.

– Я никогда не видела ночной Уржум с высоты, – призналась Татьяна. – Особенно ночью. В детстве я любила лазить по деревьям, потому что у нас во дворе всегда росла береза. На эту березу весной прилетали грачи гнезда вить, а осенью она весь двор засыпала своими желтыми листьями.

– А сейчас?

– Что?

– Она уже огромная стала, наверно?

– Ее больше нет. В прошлом году перед грозой, когда был сильный ветер, береза упала и проломила у соседей крышу… Я не люблю, когда деревья умирают, – с грустью пояснила Татьяна, – Отец из-за соседей переживал. Думал, они обидятся. А мне без дерева во дворе стало тоскливо.

В это время я взял Татьяну за руку и повернул лицом к себе. Она опустила глаза и покорно дала себя поцеловать. Потом вдруг отстранилась, вскинула брови, готовая что-то сказать, но я приставил палец к ее губам.

– Ничего не говори, – попросил.

– Ты не хочешь со мной разговаривать? – удивилась она.

– Мне слишком хорошо с тобой… без слов.

В это время я снова поцеловал ее еще раз. И стразу почувствовал, как от ее губ пахнет помадой, какие они пухлые, теплые и неумелые. В это время ее руки ловко обняли меня за талию и проникли куда-то под ремень, как бы ненароком прикасаясь к голому телу. И при этом ничего не изменилось в ее лице. Оно было все такое же милое и немного смущенное. Да нет, пожалуй, не такая уж она неопытная в любви, пронеслось в моей голове. Иначе, откуда в ней эта очаровательная шаловливость, это безошибочное скольжение рук, которое как камертон настраивает мои невидимые струны на любовный лад… Или так мне только кажется, потому что каждый участок моего тела уже ждет прикосновения и готов звенеть от внутреннего напряжения. Того и гляди запоет. И она это, кажется, чувствует, потому что прижалась ко мне головой, обдала горячим дыханием грудь, зашептала что-то неразборчивое.

Оставшиеся метры до вершины горы мы преодолели с легкостью за несколько минут. Ощутимо нервничая и тяжело дыша, я стал искать глазами хоть какое-то укрытие, но увидел поблизости только синеватые копны можжевельника да белесые валуны, холодно блестящие в ночи. С каким-то странным нарастающим волнением мы поспешили мимо этих валунов к молодому ельнику, и я до странного отчетливо ощутил, как отчаянно бьется мое сердце. Услышал, как мы оба громко и часто дышим. При этом лица наши горят, а все кругом почему-то прыгает, шелестит и мелькает.

И только когда мы оба повалились в траву совершенно голыми, я вдруг с испугом ощутил, как много комаров кругом, как они дружно облепляют мою обнаженную спину. В это время Татьяна уже во всю начала воевать с комарами, лежа в густой синеватой траве и с недоумением поглядывая то на меня, то куда-то в сторону, где уже проступает сквозь мрак желтоватая полоска рассвета. «Съели, – смущенно пояснил я, отбиваясь от комаров что есть мочи. – Я так не могу». «Вот гады»! – отозвалась она скороговоркой. Потом как-то боком поднялась из травы и поспешно начала одеваться. Я увидел, как плещутся в лунном свете ее длинные золотистые волосы, как она сильно нагибается, выставляя напоказ тонкий пунктир позвоночника. «Она еще такая худышка», – проносится в моей голове. И сразу я почувствовал себя очень виноватым перед ней и постарался оправдаться:

– Они меня облепили все разом, как рой пчел. А у меня после каждого укуса кожа чешется и волдырь всплывает. С детства не переношу, когда комары кусаются.

Она на мои слова ничего не ответила. Наверное, я сильно ее обидел. Ей, скорее всего, комары не помешали бы.