Кряхтя слез с полатей, поздоровался с бабами, спросил у них о здоровье. Они ответили, что чувствуют себя прекрасно. Вася успокоился и вышел на улицу покурить, подальше от этой проклятой грибовницы. А на улице летом, как в раю. Птицы поют, узорная зелень лезет в каждую щель, за сараями сосновый лес возвышается синеватой тучей. И в ясном небе разлита какая-то медовая желтизна – медленная, манящая.

Вася постоял немного в сонной задумчивости посреди двора, потом на всякий случай Тузика позвал из конуры. Как он там после грибовницы-то? Тузик не отозвался. Вася подошел к собачьей будке, дернул за цепь. Ни звука… Присел перед конурой на колени, с опаской дотронулся до псины, и… судорожно отдернул руку. Холодная уже псина-то. «Как же так, – подумал ошалело, – я отравился, собака сдохла, а бабам ничего не сделалось»? Выпрямился, как ошпаренный и побежал в избу. Бежал и кричал на во всю глотку:

– Бабы, бабы, погодите, не ешьте грибовницу-то! Собака от нее сдохла, меня вырвало вчера… Не ешьте грибовницу, бабы! Кабы ладно было…

Забежал домой возбужденный и остановился на пороге… Что такое? Бабы сидят, как сидели, и на его крик не обратили никакого внимания. Потом удивленно переглянулись, как бы говоря, о чем это Вася им толкует?

– Не сырое ведь едим – вареное, – первой оправдалась Татьяна.

– Верно что. Не пугай давай, – поддержала ее Тамара, и принялась хлебать снова, как будто ничего не произошло.

Вася посмотрел на баб ошалело и как-то запоздало решил: «А ведь и правда, не бабы – кряжи. Разве таких грибками-то свалишь».

– Да уж мы и съели все, – с улыбкой доложила Тамара, лениво прихлопнув на полной руке жиденького комара, похожего на семечко одуванчика.

– Ну сдохнем – так сдохнем! Наплевать, – поддержала ее Татьяна.

Одному Андрею в котельной скучно, особенно по ночам. Пока по телевизору кинофильмы идут – еще ничего, а когда начнутся разные аналитические программы – Андрей не знает, куда себя деть. Сходит, подбросит в топку угля – и сидит на нарах, булычеет. И не спит и не бодрствует – так, на какой-то невидимой грани. Вот, наверное, от этого и грустно. Если бы он умел сети вязать или метлы делать, как Максим Петрович – уйму денег можно бы заработать от безделья. Но никто вовремя не научил – нужды не было. Андрею уже тридцать пять, жена есть, дети. Жизнь, можно сказать, к старости загибается, а определенности в душе нет. Он только и умеет, что плохие стихи писать, которые нигде не печатают.

Водяные насосы в котельной гудят однотонно, свет матовый от пыли на лампочках, скучно одному в котельной, и книгу на этот раз он забыл на работу прихватить. Жена в последний момент все планы спутала. Закричала неожиданно и сердито, когда он уже уходить собрался:

– Опять отправляешься в свою кочегарку. А воду домой кто будет таскать? Я, что ли?

Андрей схватил поскорее ведра с лавки, стал воду из колодца носить, то да се, засуетился, заспешил – вот и забыл про книгу. Обычно на смене он читает что-нибудь веселое и несерьезное, потому что в его жизни и без книг грустных мыслей хватает. А ночь, если не читать, длинная. Время в ночи медленно тянется, как темный кипрейный мед, когда его из ведер во фляги переливают. Вроде бы и вздремнуть можно, но почему-то не спится. Афанасий, сменщик его, спит по ночам почем зря, один раз даже котел потушил, а Андрей на смене уснуть не может. Однажды, правда, было – уснул, а директор школы в это время возьми да позвони. Телефон стоит на подоконнике рядом с нарами. Андрей спросонья так перепугался от громкого звука, что первое время ничего понять не мог.