– Да. Веселая тишина. И вроде звуки есть, и в тоже время тихо. Батя, она такая ласковая, как песенка на сон грядущий.

О чем говорит тишина? Наверное, каждому о своем. Даже одному и тому же человеку в одном и том же месте в разное время говорит о разном. И каждый раз что-то свое. Она, как сон, не повторяется. От настроения зависит и от дум.

Отец и сын сидели на берегу реки и слушали. Каждый слышал что-то свое. Отец что-то свое взрослое. Сын – что-то свое детское. Наверное, мечтали каждый о своем. Фоном тишине журчала речка, ветерок шуршал листвой. Они даже не заметили, как в их тишину вплетался соловей своим напевом. Окутал звезды, лес и реку трелью. Всё в восхищении притихло, превратилось в слух, на целый мир его лишь песня.

Уходя, они попрощались с рекой ласковым словом. Этот ритуал разговора с водой повторялся каждый день, и река понимала это слово. Река не делит звуки на языки и наречия, ей не нужен переводчик, она как полиглот понимает простое ласковое слово. А у воды есть память, ее структура изменяется в зависимости от тех слов, что ей говорят.

Тишину слизнуло гомоном оравы неуемных гадких птиц – бакланов. Черный хоровод из птиц слетался к перекату. Жесткие глаза трагедии смотрели на тайменя: прожорливые птицы ринулись на рыбу, плывущую по перекату. Таймень был крупноват для них, их глоткам не осилить крупной рыбы. Не в силах проглотить, они его клевали со всех сторон в бока и в голову, норовя попасть в глаза. Таймень изворачивался, как мог. Птицам не удавалось пробить крепкую шкуру рыбы, они только больно и противно щипали за бока, иной раз до крови. Таймень мотал головой, пряча глаза от острых крючковатых клювов. Кровожадные птицы, видя, что рыбе некуда скрыться на каменистом перекате, накинулись на него с удвоенным рвением. Ажиотаж, устроенный ими, привлекал новых разбойников, они слетались к перекату, готовые устроить кровавый пир несчастья.

Таймень увернулся и схватил одну из птиц, в его пасть попали лапы и часть хвоста. Птица от испуга стала биться, размахивая крыльями под водой, пытаясь вырваться из пасти. Несколько перьев из хвоста были вырваны и поплыли по течению. Вид перьев, плывущих по перекату, и всплески крыльев собрата насторожили стаю злобных птиц. Напор атаки приутих немного. Но черная ватага крылатых гадов не собиралась отступать. Криком, трескучими противными голосами оглашалось все пространство над рекой, призывая к себе подмогу со всей округи. Таймень увидел, как несметными стаями бакланы взвились над рекой, собираясь в черную огромную тучу, пугающую солнце. Небо и вода бурлили черным заревом ненастья всех богов, какие были в этом мире. Мрак от птиц стал густым и вязким, он разрастался в районе переката быстро и стремительно, как рой из диких пчёл. Количество всплесков от падающих в воду птиц увеличилось, вода кипела как в котле Гингемы. Таймень отбивался от атак, размахивая живым бакланом, которого продолжал сжимать зубами, словно тряпку.

– Ну все, конец, – подумал таймень, – от такой оравы не отобьёшься. Обложили гады. – С каждой минутой эта мысль душила его всё сильнее. Он никак не мог найти выход. – Неужели всё, погиб? Где спасение? Если плыть под берег, там не укроешься – настигнут. Плыть на стремнину далеко, можно не успеть, глаза достанут, а там и насмерть заклюют. Да и большой поток воды им не помеха. Где же выход?

Спасение пришло неожиданно. Оно действительно пришло ногами – это был рыбак. Рыбак услышал и увидел стаю ненавистных ему птиц, устроивших Бедлам на перекате, и понял, что они не зря устроили там свару, значит, с кем-то справиться не могут. Он ненавидел этих прожорливых птиц устроивших нашествие на реку, они опустошили реку, как избу метла от пыли. Несметное скопление бакланов, не знающих естественных врагов, сжирающих всю рыбу без остатка, пугало, заставляло думать о безжизненной пустыне. Рыбак пошел на выручку бедняге. Подойдя к урезу воды на перекате, он увидел тень в воде большой красивой рыбы, ярко-алый хвост мелькал на мелководье.