– Домой-то путь – куда как быстрей, нежели из дому.

– Скоро, скоро увидим Святую Софью!

– Эй, Мисаиле, вставай!

Сбыслав. Поднялся уже.

– Встаю, встаю, дружище…

Выбравшись из шатра, Михаил улыбнулся приятелю, поблагодарив за «подарок».

– Что, понравилась раба-то? – сын тысяцкого Якуна расхохотался. – Пригожа дева… До Новгорода доведешь, там продашь с выгодой.

– А может, себе оставлю? – поддержал шутку Миша.

Сбыслав, однако, взглянул на него со всей серьезностью:

– Не стоит ее оставлять, друже. Деву мы тебе другую найдем, невесту присмотрим, уж тут-то не сомневайся. А рабу посейчас вели связать к возам, не дай Боже, в воду бросится – уплывет, стрелой не достанешь. Ты ж – в нашей лодье?

– В вашей… Ха – в ладье! Хорошо хоть, не на лошади!

– Что, коней не любишь?

– Коней люблю, верхом – не люблю. Лучше уж на телеге.

Михаил за все время реконструкций так и не выучился как следует держаться на коне, мало того, лошадей как-то даже побаивался, не испытывая к ним особой приязни.

– Порастрясешь кости-то на телеге, – снова засмеялся Сбыслав.

Он было повернулся, да Миша ухватил за плечо, молвил негромко:

– Слышь, ко мне тут Кривой Ярил с утра подходил, разговаривал…

– О! – Сбыслав поднял вверх указательный палец. – А я тебе что говорил? Должен был подойти, лиса хитрая.

– Не понимаю, – Михаил потер виски. – На что я вам всем сдался? Что – такой уж сильный боец?

– Ох, и говор у вас, с Заволочья… Не сразу и разберешь. Тут дело не в том, что воин ты хоробрый, таких ведь много, – понизил голос сын тысяцкого. – А вот в Новгороде ты – чужой. Никто тебя не знает, никто про тебя не слыхал – то может быть полезным.

– Ага, – уязвленно отозвался Миша. – Не у Мишиничей с рук есть, так у вас…

Сбыслав вдруг расхохотался и, подмигнув, хлопнул приятеля по плечу:

– Так у нас-то слаще! Ну, пошли, друже, к пристани… А рабу-то все ж таки привяжи… Хоть и лес кругом, чаща… А все ж так надежнее.

Привязывать Марью Михаил, конечно, не стал – а, наверное, надо было бы – просто так, прикольнуться. Вот, фотоаппарат с собой был бы – привязал бы точно! Но, увы, фотоаппарат – у Веселого Ганса, а сам Ганс… черт его знает, где? Хотя… догадаться не трудно – сидит, небось, дома, в Питере, пиво хлещет. В Питере… А он-то, Михаил, как, зачем здесь? На какой-то большой лодке, с какими-то… психами… точно – психами, уж больно увлеклись игрою… или… Или это совсем не игра? Ну, тогда не они психи, а он, Миша.

Места по обоим берегам тянулись унылые, не за что зацепиться взгляду. То лес густой, то болотины; веселые, поросшие зеленой травою и разноцветьем, полянки попадались лишь изредка. Миша сидел на корме, рядом с кормщиком, и большую часть пути просто дремал – после такой-то бессонной ночки… надобно сказать – весьма приятной, да-а-а…

Кормщик оказался знакомый – Парфен, – да еще Сбыслав не забывал, частенько усаживался рядом – с шутками, прибаутками, песнями. Весело ехали! Вот только – куда? В Кировск? В Ладогу?

Все так же тянулись кругом леса – бесконечные, глухие, дремучие… И никаких знакомых звуков: ни бензопилы, ни поездов, ни машин. Даже деревни попадались редко, а те, что попадались, напоминали тщательно стилизованные под старину хутора – с заборами-частоколами, с бревенчатыми избами, амбарами, постоялыми дворами.

Верная раба Марья покорно сидела у мачты, почему-то не смея подходить к Михаилу ближе… может, Сбыслав ей что сказал? Кривой Ярил прохаживался на другой лодье – его хорошо было видно, почти рядом с князем стоял, князь же – не похож, ой не похож! – несмотря на победу, угрюмился и посматривал вокруг насупленно, строго.