– Почему ты не осталась в укрытии? – стонала она.

– Я бы не уехала без тебя!

– Со мной все было бы в порядке! Ты должна была уплыть! Значит, все это было зря! Теперь мы обе останемся тут навсегда!

Днем Марию отвели к отцу, пришедшему в бешенство оттого, что он услышал.

– Значит, хочешь уехать с Мальты, – с издевкой сказал он. – Думаешь, ты слишком хороша для своей семьи! А сама путаешься… путаешься со шлюхой!

– Не называй ее так, отец! Она моя подруга!

– Подруга! Выбрала в подруги такую дрянь! – орал отец, вытряхивая на стол содержимое сумки Марии.

Она прикусила губу. В сумке были их общие с Еленой деньги. Лука долго смотрел на монеты, а потом перевел потемневший от гнева взгляд на дочь:

– Или ты теперь тоже шлюхой заделалась? – (От бессильной ярости на глазах Марии выступили слезы, но она стойко молчала.) – Да что с тобой не так? С чего ты вдруг захотела уехать от семьи, из родного дома?

Мария долго пыталась скрыть отчаяние, но ей это не удалось, и, расплакавшись, она тихо ответила:

– Потому что здесь ничего нет.

Лука Борг отходил ее палкой, забрал все деньги и запретил выходить из дому, бросив под конец:

– Нигде ничего нет.

Раз в четыре месяца Леонардус в сопровождении рабов ездил в небольшой порт в Шершеле. Путешествие на запад Алжира занимало четыре дня на телеге, запряженной быками. Мужчин сопровождал эскорт янычар, которые следили, чтобы рабы не сбежали, и защищали их в пути от нападения берберских племен, живших в горах и при любой возможности пытавшихся выкрасть рабов. Рабы предназначались для работы в гористых лесах у порта – они маркировали, рубили и пилили деревья.

Леонардус инспектировал деревья, отбирая сосны для килей, а для других частей корпуса – кипарис или кедр. Перед тем как срубить дерево, он представлял себе то, во что оно превратится. Формы танцевали у него в голове, а потом проступали из дерева. Так скульптор смотрит на глыбу мрамора, пока не увидит в ней очертания будущей скульптуры.

– Что ты видишь в этом кедре? – спросил он у Нико, показывая на кривое старое дерево.

– Древесину. Кору. Просто дерево, – ответил Нико.

– Просто дерево! Яйца Божьи, мальчик! Это же как женщина в юбках! Нужно представить себе, что находится под ними! Вот, видишь, там, где ветви отделяются от ствола, – это как женщина раздвигает ноги и ждет, что ты войдешь в нее! Если это не кормило военного корабля, которое только и ждет, чтобы его освободили из тюрьмы, можешь считать меня сыном шлюхи! Не видишь, а, парень? – рассмеялся он, глядя на Нико. – Ты еще даже сам с собой не умеешь играть, не то что о бабах думать. Устрою тебе встречу с одной из моих девок. Она поднимет твое кормило, и глазом моргнуть не успеешь!

Нико покраснел от беззлобного поддразнивания старшего товарища. Щурясь, он смотрел на дерево и пытался разглядеть то, что видел в нем Леонардус, но только когда дерево свалили, сняли с него кору и срезали лишние ветки, Нико увидел кормило, которое Леонардус заметил с первого взгляда. Да и то никаких намеков на женские формы он все равно не увидел. Видимо, для этого, подумал Нико, требуется пара глотков вина.

Во время вырубки Леонардус умудрялся быть одновременно везде: раздавал указания лесорубам, валившим деревья, распильщикам, обрезавшим ветви, и рабочим, грузившим нужные части на повозки, которые увезут древесину из гор в порт; там ее погрузят на галеры и отправят на верфь. Леонардус маркировал каждый ствол, делая отметки: этот смягчить в томильном колодце, другой – просушить, и все подробно записывал.

Лагерь они разбили в оливковой роще у воды. Шершель когда-то был важным римским портом и носил название Кесария. Здесь было множество руин: стены старого стадиона, колонны, бани и мраморные статуи лежали на земле между оливами. Лица статуй были отсечены арабами, считавшими объемные изображения попыткой соперничать с самим Аллахом.