– Извините! Не понимаю, что с нею сталось, – пролепетала Майя смущенно.

– Да, что это сегодня с Газелью?.. Никогда не бывала она так глупа. Ее надо наказать, мой дружок! – прибавил Ринарди.

– О нет, прошу вас! – вступился приезжий. – Разве неразумные животные ответственны за свои симпатии или антипатии? Прошу вас, профессор, представьте меня m-lle Ринарди.

Гость говорил по-французски и не был похож на русского.

Профессор сказал:

– Моя дочь – м-r le baron de Veillart [2].

Майя подала руку в ответ на протянутую ей выхоленную, аристократическую руку посетителя и только теперь в первый раз взглянула ему в лицо.

Взглянула и тотчас опустила глаза.

Едва рука ее почувствовала прикосновение ладони барона, а глаза встретили его глубокий, пристальный взгляд, дрожь пробежала у Майи по всему телу и сердце тоскливо сжалось, но одновременно она почувствовала желание; по некоторым демонологическим представлениям, злые эманации отличаются привлекательностью и лживым красноречием.

Девушке хотелось убежать и спрятаться скорее, как спряталась бедная Газель, забившись в другой комнате под диван.

«Так вот что! В нем и опасность? Его мне и надо остерегаться, этого старика? – мелькнуло в уме ее. – О, каким от него веет холодом!.. Какой злой магнетизм окружает этого человека!»

Барон Велиар остался на несколько дней в деревне Ринарди. Он был давно желанным, но нежданным гостем профессора: известный натуралист-любитель, археолог, механик, доктор философии, магнетизер и член бесконечного числа обществ. Ринарди давно состоял с ним в переписке по некоторым ученым вопросам. Профессор знал, что барон приехал в Петербург, и даже собирался туда съездить для свидания, но Велиар остановил его, написав, что вскоре отправляется на Волгу, на Кавказ, в дальнее путешествие по России, но на обратном пути, вероятно следующей весной, сам посетит Финляндию. С тех пор прошло несколько месяцев, и вдруг, приехав на день в Гельсингфорс, профессор узнал, что знаменитый ученый находится в городе и расспрашивал о нем и его имении. Ринарди очень обрадовался встрече, как рассказал он дочери в тот же вечер, а еще более обрадовался тому, что барон изъявил желание его сам навестить, посмотреть на изобретенный им воздухоплавательный снаряд и другие, новые приспособления открытой профессором силы, свойства и суть которой он содержал в величайшей тайне.

– Ради бога, отец! – вскричала Майя, вспомнив свое видение в царстве гномов. – Неужели ты все расскажешь и откроешь неизвестному нам человеку? Будь осторожен! Не доверяйся сразу!

– Зачем же осторожничать и не доверять! – смеясь, вскричал профессор. – Что я ему буду открывать, душа моя, когда он сам все гораздо лучше меня знает? Послушала бы ты, как на пути в наше имение он говорил мне о своих опытах с одним изобретателем в Филадельфии! Тот американец, как видно, дошел до таких же результатов, как и я, и точно так же не умеет справиться с окончательным подчинением действий найденной им силы своей воле: не хватает у нас главного, чего-то неуловимого, для овладения энергией…

– Искорки первобытного огня, – в задумчивом бессознании перебила его дочь. – Животворящей Аказы.

– Что?! Что ты сказала? Откуда ты знаешь?.. – удивился Ринарди. – Впрочем, чего только ты не знаешь! – спохватился он. – Да! Аказа, небесный огонь, как называли ее древние, была известна розенкрейцерам под определением prima materia [3], потому что они ведь не отделяли материю от силы, от животворящего, безостановочного космического эфира Вселенной. Велиар идет еще дальше: он держится определения санскритистов и называет ее душой Вселенной. Animus mundi – великое начало и причина всего. Ты расспроси-ка его о всестороннем значении слова Аказа. Он расскажет тебе, что оно обнимает все принципы бытия: свет, силу, волю, творчество, дух – и самую любовь!