Но если этот марш тебе под окнами играют каждый день без выходных и перерывов на обед, то ты его воспринимаешь с таким же оптимизмом, как «Марш энтузиастов». В, общем, жильцы пятиэтажки относились к смерти со здоровым оптимизмом, хотя до того света им было буквально рукой подать. Дети играли на кладбище в жмурки, что «жмурикам» совершенно не мешало, взрослые ходили сюда подышать свежим воздухом, а влюбленные с приходом темноты вытворяли на кладбище черт знает что, доказывая, что жизнь прекрасна во всех ее проявлениях.

Кстати, кладбище официально носило имя «Дружба народов» и надо сказать, что народ тут уживался мирно, то есть слева от русского мог лежать узбек, а справа хохол. А между ними мог затесаться еврей. То есть, кладбище, в отличие от жизни, наглядно демонстрировало, что национальный вопрос можно решить полностью и окончательно.

Пока мама Левы работала на швейной фабрике «Красный Октябрь», его воспитывала бабушка Циля Ароновна. В бабушкину тему воспитания входило несколько пунктов: хорошо кушать, не быть лоботрясом и не расти шлимазлом.

Кормила она Левочку всегда перед окном, потому что, несмотря на то, что окна выходили на кладбище, за окном кипела жизнь. Она говорила Левочке:

– Смотри, видишь какая собака?! – и впихивала Левочке ложку куриного бульона.

– Где собака? – спрашивал Левочка, потому что кроме участкового милиционера там никого не было.

И вправду, их участковый милиционер был той еще собакой! Во-первых, он почти не брал взяток, и поэтому с ним нельзя было ни о чем договориться. Представляете, он хотел вытурить со штрафом бабушкиного родного племянника, который приехал к ним из Караганды, чтобы учиться в пищевом институте и жил тут без прописки. А, во-вторых, он относился к евреям насторожено. Он говорил Левочкиной бабушке:

– Знаете, Циля Ароновна! Бросьте Ваши еврейские штучки и отправьте этого карагандинского Ломоносова в студенческое общежитие!

– Чтоб его там съели клопы?! – не сдавалась бабушка.

– Да! – говорил участковый.– А чем он лучше всех остальных, ваш племянник?!

– Тем, что у него дедушка был партизаном!

– Где?! В Караганде?! – начинал беситься участковый.

При этом он мотал головой, как запряженная лошадь и ронял на землю фуражку.

– Слушай, Сема, твой дедушка Сема Голд был приличный человек! И тебя назвали в его честь, – говорила бабушка, выходя из себя.– Что же ты позоришь его имя?!

И тогда участковый сдавался, брал взятку три рубля и уходил на пол года. А Левочкина бабушка говорила ему вслед:

– Еврей милиционер – это же нонсенс! И если ты, паразит, не будешь кушать, как следует, ты тоже станешь милиционером!

При этом она притягивала Левочку к себе и крепко целовала его в макушку.

Самой тяжелой работой для Цили Ароновны было впихнуть в Левочку рыбий жир.

– Вот видишь, этот глупый дядя не пил рыбий жир! И теперь его хоронят! – приводила она убийственный довод, если везло и кого-то хоронили. И это часто помогало.

А в две тысячи третьем году кладбище снесли, потому что специальная комиссия установила, что, это кладбище относится к разряду неперспективных, как будто на кладбище вообще есть хоть какая-то перспектива?! Бульдозеры быстро расчистили площадку, потом появился башенный кран, а потом вырос целый жилой район, который по старой памяти называли «Дружбой народов». Но дети там росли хилые, ведь попробуй их накорми, если за окном ничего интересного не происходит. И уже нельзя было сказать им: «Вот не будешь кушать, не пойдешь играть на кладбище!»

Утром в маленький магазинчик «Очки для народа» зашел какой-то разговорчивый старичок.