…Нельзя сказать, что все стояли вообще безучастно. Кто-то пытался стать на доску и пробраться к Конюховой. Но доска начала прогибаться еще сильнее, и тело ушло еще глубже под воду. Один коммунист из механического цеха взял зонтик пошел к Конюховой вброд, чтоб накрыть ее от дождя. Он забыл народную мудрость: не зная брода не лезь в воду. Через три шага его втянуло в жижу по пояс, и он стоял, как бюст Героя социалистического труда.

…К счастью, на субботнике были заслуженные рационализаторы республики. Их было два человека, и им одновременно пришла в голову гениальная идея тащить доску вместе с Конюховой к берегу. Картина Репина «Бурлаки на Волге» не отражала сотой доли усилий, с которыми мы тащили. На раз-два-три мы подтягивали Конюхову на пол-метра ближе к берегу. Теперь это напоминало морскую картину «Женщина в „джерси“ на доске».

Одним словом, Конюхову дотащили до берега. Обогрели. Переодели. И все, обойдя жижу с другой стороны, пошли на субботник! И работали, как звери!

…Вскоре меховый комбинат ввели в строй действующих. И теперь, когда мы шли на Октябрьской демонстрации мимо трибун и видели стаю норковых шапок на членах бюро обкома, сердце переполнялось гордостью, что в этом есть и доля нашего труда!

В разгульные девяностые, в начале мая на оживленном перекрестке улиц Ленина и Крупской занюханный «Запорожец» въехал в шестисотый «Мерседес». Ситуация, что называется, смертельная! И, правда, из «Мерседеса» тучей вываливают братки, и начинают без лишних слов метелить выходцев из «Запорожца»! К сожалению, статистика умалчивает, сколько запорожцев полегло таким примитивным образом на дорогах.

А в нашем случае, братки гуманные попались, они практически «запорожцев» не били, а только топтали ногами. И когда сильно натрудили ноги, сели в «Мерседес» и укатили, как говорят, на все четыре стороны.

А «запорожцы», их всего двое было, лежат, кряхтят и на евреев ругаются, хотя причинно-следственная связь с евреями в данном случае отсутствует напрочь!

– Ну, что, Гриня, – говорит один, ощупывая ребра, – ты, запомнил хотя бы, какой у них номер?!

– Запомнил! На всю жизнь запомнил! – отвечает сквозь выбитый зуб Гриня. – У одного, значит, сорок третий, не больше. На кожаной подошве! А у другого, у верзилы, сорок пятый был, не меньше! А у третьего я вообще не запомнил, третий, гадюка, тебя в основном, Коля, бил!

Будучи на уборке урожая семьдесят седьмого года, мы расселились в деревне по домам колхозников. Нашим хозяином был Аркашка с элеватора. Он оказался гостеприимным, как грузин. Вечером, когда жена накрывала на стол, он, потирая руки, сказал:

– Ну, хлопцы, сейчас мы с вами навернем чугунок картошечки, а тогда нам и хер по колено!

По глубине философской мысли это можно было сравнить только с трактатами Вольтера.

С неба свисала толстая веревка. А на ней висел голый крючок.

– Это кто там такой умный, на голый крючок ловить?! – спросил Изя Перельмутер и посмотрел в небо. – Нашли дурачка, ага!

Но ему никто не ответил. Настоящие рыбаки попусту языком молоть не будут, чтобы рыбку не спугнуть.

А назавтра Изя снова идет, а веревка с крючком уже не висит.

– Наверное, все же кто-то клюнул! – подумал он и горько усмехнулся.– Ну что за народ у нас! На все клюют, дураки!

И пошел с горя напился!

Всю жизнь, с самого детства, Лева Закс жил с видом на кладбище. Не в том смысле, что хотел быстрей лечь в гроб, не про нас будет сказано, хотя, увы, такое хоть раз в жизни случается с каждым. Их хрущевская пятиэтажка буквально прижималась к кладбищу, то есть, по сути, жила с ним бок о бок. Поэтому Левин музыкальный вкус был воспитан на похоронном марше. Его играли раза три в день, причем вживую, если так можно сказать про это произведение в данном контексте. Лабухи за «пять рублей с покойника» вкладывали в музыку всю душу, и даже дальним родственникам хотелось рыдать, так искренне страдали их трубы, кларнеты и даже барабан.