Римма взяла кипу прессы, что была на вид более старая, пожелтевшая. От газет по-прежнему пахло типографской свинцовой краской, добавился запах отсыревшей бумаги. Открыла верхнюю. Руки тряслись. Тысяча девятьсот семьдесят седьмой год, не то. Следующая пачка. Двухтысячный, декабрь. Не то. Она переворошила и раскидала по сараю подборки «Известий», «Комсомолки», «Смены». Глаз выхватил дату: «18 сентября 1967 года». Фотография. Пара. Мужчина и женщина, явно моложе, на фоне коридора. Такие бывают в НИИ. Огромные окна в пол, плакаты на стенах. Он в халате. Она в плаще. Лицо его моложавое, не скажешь сходу сколько лет. Римма зажгла свечу поднесла ближе и вздрогнула. На миг показалось, что мужчина с гладко выбритым лицом на снимке из древней газеты ожил. Лицо его растянулось в саркастической улыбке.

– Ха-а-а, вышел цветочек аленький. Я тебя узнала, урод. Попался. – Римма выбежала с газетой на свет.

В этот момент она услышала звук работающего двигателя машины. Подъехала Серегина бежевая Нива.

– Гад! Ты где был? – Римма выкрикнула, добежала до калитки и только там, распахивая скрипящую дверцу, осознала – раненая вчера нога совсем не болела. До этого она ходила-то с трудом, а тут бодро пробежалась по ухабистой, заросшей травой, тропке.

Сергей, виновато улыбаясь, выбрался из автомобиля, предупреждая недовольство и выговор коллеги, сразу указал на запаску вместо колеса. Влетел в пробоину, повезло, что встретил тракториста, тот отогнал машину в шиномонтаж. В ночи не поехал, у нового знакомого заночевал и сразу стартанул.

– Прости, день на задался. Что случилось? – он знал это выражение лица подруги.

– Смотри, – Римма потрясла газетой перед лицом Сергея. Потом вспомнив, что газета раритетная, аккуратно расстелила ее на еще теплом капоте. И ткнула пальцем в лицо на снимке. – Знаешь, кто это?

– Хм-м, на мужика похож, – Сергей глупо хохотнул. – Понял, неудачная шутка. А пожрать есть что? Или шашлычка? У меня мясо…

– Я из тебя щас шашлычок сделаю, день у него не задался. Это Шепелев, тот, из-за которого отец лишился всего. И лежит теперь в могиле.

– Да ладно, где ты откопала?

– У бабки его. Зачем хранила, вопрос на засыпочку. Помнишь то дело, когда отец подозревал одного врача, ну то… Дело о двадцати девяти неизвестных трупах. Которых не опознали. Дело еще замяли…

– Не помню, Римусик. Зачем это все ворошить.

– Я видела его в видениях.

– Опять…

– Опять, едрен батон. Ты глухой, если видела, значит, так надо.

– Рим, давай чаю попьем, с булочками, маковыми, и все расскажешь. А покупателей нашла?

– Я тебе про отца, а ты мне про бабки. А вчера я нашла заметочку, что кто-то грохнул эту парочку. Надо найти след того чувака, которого задержали за убийство. Нужно в архив. С 1967-го сколько прошло лет? Где доки хранятся, посчитай?

– Ясно, где, в суде пятнадцать лет хранят.

– Поехали. Я не уеду пока не узнаю, что случилось с отцом. Это знак, понимаешь? – Римма молча направилась к сараю, обернулась, – что, как памятник, в землю врос? Помогай. Надо все газеты перетащить в машину. Поедем в архив.

– Ты замечала, Римуш, что во всех архивах одинаковый запах?

– А ты замечал, Павлинсикй, когда ты меня называешь на армянский манер, я зеленею, – Римма сделала трудный шаг вниз с последней ступеньки, Сергей предусмотрительно отскочил от тяжелой руки подруги, предвидя толчок в спину или шлепок по голове. Ведь он шёл первый по лестнице в подвал, которая освещалась брызжущим лучом из треснувшего плафона над дверью в архив. А подругу и ее дурной нрав, привыкнуть к которому он смог не сразу, знал хорошо. Жалел и понимал. После аварии она стала другой, грузной, несговорчивой, странной и… грубой, но от этого не менее любимой. Хотя Римму его любовь никак не тревожила, он был скорее корешем, братаном, удобным человеком, вот и крутила как хотела. Он думал, что это единственная женская черта, оставшаяся при ней. Крутить мужиками по своему желанию и настроению. Но Сергей никогда не злился. И мечтал, что однажды подвернется случай, произойдёт чудо, и она его заметит. С другого ракурса. Хотя, он считал, без ложной скромности: все ракурсы у него хороши. И Фирочка из центрального архива это не раз говорила, в комнатушке, использующейся сотрудниками как столовая. Иногда даже кричала на продавленном старом диванчике, как он хорош. Но Сергей любил не Фирочку, и не Лизу из прозекторской, и не начальника отдела кадров из ГУВД. Статный, всегда приятно пахнувший, в идеально выглаженных вещах из химчистки, отполированных до блеска полуботинках (другую обувь он не признавал), любил Римушу. Сослуживцы подтрунивали иногда, мол, с киборгом спать, надо машинного масла запастись для смазки, или советовали вместо цветов купить новые запчасти. Сергей, пресекая шуточки, радовался, что работал судмедэкспертом в другом отделе и районе, и по службе с Риммой не пересекался.