– Белые, красные, – склонил голову матрос и его короткие волосы с редкой проседью блеснули на солнце. – Как ты сказал, Махно? Кто такой?

– Ты сказал из семнадцатого года? Подожди, подожди. Маленькое временное несовпадение. Это чуть позже было, – щёлкнул пальцами и выбросил указательный палец в сторону матроса Серёга. – Точно! Сейчас подредактируем.

В руках Бочалова оказался свёрнутый аккуратно лист бумаги в клетку, развернув который, он положил его на стол. Матрос рассмотрел в содержимом свёртка какую-то сушёную, мелко покрошенную, траву.

– Сейчас у нас сойдутся временные пространства, не переживай, – хозяин квартиры ловко выудил из пачки папиросу и выпотрошил её. После чего оттянул зубами папиросную бумагу до максимума, сделал пяточку, продавив ногтем мизинца ниппель папиросы, и начал забивать содержимое свёртка в удлиненную папиросу. Матрос молча следил за этим действием, торопиться ему было не куда. Забив почти до конца, Бочалов скрутил кончик папиросной бумаги так, чтобы трава не высыпалась.

– Так ты на чём закончил там своё пребывание? – спросил Сергей, начиная раскуривать забитую папиросу. И на глубоком вдохе продолжил, – мне, что бы понимать с какого момента начинать.

Сергей задержал дыхание с заполненными дымом лёгкими и передал папиросу матросу. Тот повторил действия хозяина. Но даже прокуренная глотка не выдержала, и Николая пробил кашель.

– Ничего, это нормально. Привыкнешь, – подбодрил его Сергей.

Покрасневший матрос, с трудом откашлявшись, затянулся ещё раз. Почувствовал не похожий на табак вкус и сказал Сергею:

– Июнь семнадцатого был. Тепло, хорошо. Как у тебя за окном сейчас.

– Июнь семнадцатого, – почесал затылок Бочалов. – Так батенька, революции то ещё не было, – опять щёлкнул пальцами и выбросил палец в сторону матраса Серёга.

– Была февральская революция, – принимая в очередной раз папиросу от хозяина, произнес задумчиво матрос.

– Это мелочи, основная в ноябре будет. То есть в октябре, по вашему. Календарь же передвинуться должен, что бы со всем миром сравняться. Мне вот, единственное, не понятно, зачем вы так сложно жили, отставая от всех на две недели по календарю? Ха, что бы потом на семьдесят лет отстать, – Серёга в очередной раз щёлкнул пальцами.

– Серёга, ты можешь проще говорить? Я ничего не понимаю. Календарь, октябрь, ноябрь. Ты мне объясни кто у власти? Или, может, её совсем нет?

– Очень хороший вопрос, Коля. Власть как бы есть, но её как бы нет. Беспредел, одним словом, творится. Делают, что хотят. Ну, ты сам видел, посреди белого дня воруют! Думаешь, его искать кто-то будет? Хрен! – Серёга показал моряку резко скрученную фигу. – Власти, потому что, насрать на народ. Насрать и растереть.

– Так это и всегда так было! Поэтому я анархист. Мы за отсутствие власти.

– Я тоже за её отсутствие. Но это немножко другое. Бандиты, Коля, сейчас у власти. Захватили её и доят, как могут, народ.

– Красные, белые, теперь бандиты. Что происходит? Так до сих пор и делят страну? – у Николая стало раздваиваться слегка мысли. Он начал ощущать действие скуренной травы, которое накатывало волнами, погружая его в полную прострацию. Когда находила волна, слова хозяина терялись в шуме прилива, а его самого откидывало далеко на берег, где так приятно грело солнце.

– Что это такое? – заинтересовался матрос, прокручивая перед собой наполовину скуренную папиросу. – Очень странные ощущения вызывает.

– Забористая трава, да?

– Эта трава мой мозг забирает! Очень странные ощущения, – Николай встал с кресла, подошёл к стеклянному ящику и стал в упор рассматривать своё отражение в темном стекле. – Что это такое? Я давно на него смотрю и не могу понять, – он выпрямился и заглянул на заднюю часть телевизора.