– А как же исповедь? – спрашивает рыжая.

– Куратрица намерена подвергнуть сестру Брук ревизии, – твердит свое сестра Грюн, но видно, что она и сама озадачена. – Мы обязаны неотлагательно ее транспортировать. Законнектитесь, пожалуйста, с регистратором и аннулируйте очередь сестры Брук в исповедальном детекторе.

Рыжая стала отменять мою очередь. Вид у нее был ужасно недовольный, как будто у нее отобрали что-то очень дорогое, а сестра Грюн развернула авиетку, и мы помчались в центр.

Гляжу в окно в отупении. И понимаю: летим в самый центр Каллионы, где я никогда раньше не была. Полотно стен мало-помалу меняется – от привычного разноцветного к сверкающе-белому, – такое чувство, будто тебя погружают в холодную платиновую бездну. Страшно, аж жуть!

***

Фу, как же мне тогда было страшно, сестрицы. Сказать по правде, меня даже трясло. Вы только представьте себе: Институт Общества – то самое место, где штампуются все законы, и, стало быть, он даже главнее, чем Рейтинговая Академия.

Правда, по прилету меня ждал маленький бонус, если можно так назвать то ядовитое чувство, которое я испытала, когда дуры в чепцах съежились при виде красотки, что встретила нас на террасе. Так им и надо. Это значит, исповедальня пока отменяется, и на том спасибо.

– Очень мило с вашей стороны, что посетили нас, дорогая сестра Брук, – говорит красотка.

И вот, значит, приводит меня эта киска в одно шикарное местечко, усаживает в удобное кресло, сама садится напротив и говорит с сияющей улыбкой:

– Я пригласила вас потому, что с вами желает пообщаться ваша районная куратрица и моя начальница – светлейшая госпожа Анна Букерош. Я – ее секретесса и прежде должна задать вам несколько вопросов. Не волнуйтесь, всего лишь простая формальность. Надо удостовериться в стабильности вашего базового самовосприятия, только и всего.

– Да я и не волнуюсь, – говорю. – Удостоверяйтесь, если надо.

А голос-то дрожит. Еще бы, она же – секретесса куратрицы, а куратрица, если кто не в курсе, это полноценная Женщина из особо продвинутых. В каждом район Каллионы имеется своя куратрица, и, само собой, до этого момента ни с одной из них мне пересекаться не доводилось.

Секретессе на вид было лет пятнадцать, не больше. Представьте себе этакую эфирную феминяшку, – будто только что с небес сошла. Все нужные признаки налицо: огромные бриллиантовые сережки, прическа от Гуаны Ди, узкое бежевое платье от Барбы Эксли, зеркальные туфли специально для фирсового пола, стильный наноманикюр «свет за двойным перламутром» и наноресницы с подсветкой. И при всем при этом – сама простота и невинность. Она была в тыщу раз продвинутее Тани Крэкер, у которой я снималась.

Смотрю я на эту киску и думаю: это какой же мегапродвинутой должна быть сама куратрица, если даже ее секретесса на порядок выше всех тех полупродвинутых госпож, что мне доводилось видеть вживую.

– Ваш гендер? – спросила секретесса.

– Буча, – говорю. – В смысле, маскулина. А что, разве по мне не видно?

– Так для порядка надо, – говорит она и продолжает допрос: – Ваш нынешний статус?

– Нижняя нормалка, – отвечаю и тут же спохватываюсь: – То есть, в настоящий момент я минусовка, но это временно.

А она мне этак ласково:

– Вы не волнуйтесь, все прекрасно. Идем дальше. Каков ваш семейный статус?

– Одинокая, – говорю. – Холостячка я.

Она коротко кивнула, спрашивает:

– Предпринимали попытки заключить брачный контракт?

– Конечно, – говорю. – Несколько лет назад предпринимала.

Секретесса посмотрела с любопытством.

– Причины отказа?

Такие вопросы всегда выбивали почву у меня из-под ног, а в это утро, когда все и так складывалось из рук вон плохо, мне было особенно нелегко с ними сладить. По правде говоря, не хотелось разжевывать все эти неприятные мелочи, отчего мне сделали от ворот поворот. Так что вымучила я из своего несчастного нутра омерзительную казенную фразу вроде тех, которыми обычно выражались дуры-агентессы. Что, мол, у меня имелись определенные трудности с рейтингом и прохождением тестов и все такое. А сама чувствую: воздуху не хватает.