– Говорила бабка деду, я в Америку поеду.

– Что ты старая п… да? Туда же не ходят поезда!

Народ был в восторге, и смеялся, и рыдал. Отец стоял с немым недоумением. Мама покраснела от стыда. И, когда отсмеявшийся зал поутих, наставническим тоном воспитательницы детского сада, она сказало громко, чтобы все слышали:

– Ты неправильно выучил. Перепутал одно слово. Надо петь «старая карга».

Я задрал взгляд в потолок, про себя произнес предложенный вариант, нахмурил брови и убедительно возразил.

– Карга, тут нескладно получается. П. да правильнее!

Народ окончательно выпал в осадок.

Вот так, я впервые почувствовал, как выглядит успех публичных выступлений. Мама это поняла, и решила, что бороться с творческой популярностью процесс неблагодарный. А, вот, возглавить его в будущем, её прямая задача. Во избежание конфузов, в последующие праздники, она разучивала со мной куда более безобидные частушки и стихи. Потом мне и самому понравилось просто петь или читать стихи, подражая голосам известных артистов того времени.

Парк Сокольники был рядом, сразу за дорогой, по которой ездили машины. Её переходить можно было только, со взрослыми. За дорогой высокий и красивый забор, сквозь прутья которого легко пролезала голова, а значит и всё остальное туловище. Но если это сделать, то взрослые, оставшиеся по другую сторону, вне парка, начинали сильно волноваться и кричать всякие нехорошие слова. Потому, наверное, что их головы в забор не пролазили, и всё остальное тоже. А, чтобы в парк попасть, нужно еще долго-долго идти до входа, или ближайшей дырки в заборе. Сразу за забором в парке был лес. И в этом лесу росла вкуснючая ягода ирга. Летом её было много на кустах. И кусты удобные. Согнул и собирай ягоды. Можно прямо в рот. Зайдя за забор внутрь, дальнейший выбор того, что делать, был нетрудным. Стоять и слушать злые крики взрослых, требующих зачем-то сразу вернуться, или убежать от криков в загадочный и красивый лес, со вкусными ягодами. Заканчивалось это всё по прошествии некоторого времени, игры в прятки и истошных криков с поисками одинаково, отец лупил ремнем по жопе. Лупил яростно и безжалостно. Мама, как могла, защищала меня от наказания и получала свою порцию отцовской ненависти.

С годами наказания отца становились всё более жесткими и даже жестокими. Психологическая наука, если такая существует, сегодня пришла к выводу, что детство заканчивается у ребенка, с момента привития его сознанию слова «неправ». Наверное, это так и есть. До того момента, как я услышал это слово впервые, никогда не было страшно, стыдно и ли обидно, что я делаю, что-то не так. Неправильно. И вся жизнь до появления в ней разделительного барьера (правильно – неправильно) была полным счастливых открытий, пространством вдохновения и творчества. Но вдруг, оказалось, что одно и то же дело, или слово произносимое может быть правильным и неправильным. И неправильным или неправым быть стыдно. А чтобы почувствовать стыд или обиду взрослые придумали множество обучающих этому упражнений. Их даже назвали «наказания». Гораздо позже, изучая коренные смыслы слов родного языка, я понял, что в глаголах сказать (сказание) и наказать (наказание), нет ничего несущего чувства стыда и обиды. Наказ или наказание, всего лишь более назидательная форма передачи информации, рекомендующая, а отнюдь не заставляющая действие под страхом за неисполнение. Счастливые дети были у тех родителей, которые различали методы воспитания: наказать и унизить. Достичь слышания ребенком важной сути опыта взрослых можно, и, не унижая его достоинства. Ставить в угол, на горох, лупить ремнем или еще хуже рукой, лишать чего-либо, вплоть до необходимого, мощные инструменты унижения, рано или поздно, возводящие пропасть, между миром взрослых и взрослеющих. Они работают в качестве быстрой меры пресечения нежелательного. Но не порождают осознанных ребенком запретов и отказов. А само понятие – неправ, вообще отвратительно в качестве утверждения воли старшего.