…На кухне отчаянно свистел чайник, какой-то музыкант из далеких послевоенных годов надрывно пел о том, что самолеты важнее девушек. Катя влетела в кухню и сняла чайник с плиты, на ходу свободной рукой хватая пульт от телевизора и убавляя звук.

– Дед! Когда-нибудь ты спалишь дом! – прокричала она в коридор.

Спустя полминуты в кухню, кряхтя, вошел дед. Высокий, кряжистый, с кудрявыми седыми волосами и мохнатыми, торчащими во все стороны бровями. На самом деле кряхтел он только из вредности и для показательных выступлений: старость нужно уважать. Несмотря на то что Семену Николаевичу было восемьдесят три, держался он очень бодро для старика. Да так, что незнакомые люди могли дать ему навскидку лет шестьдесят пять – семьдесят, не больше.

Дед в свои годы спокойно ездил на велосипеде, залазил на стремянку, чтобы обобрать вишню или яблоню, иногда по выходным выбирался на рыбалку. Год назад без чужой помощи сам сколотил новый летний душ во дворе – готовился к приезду внучки. Даже очки он не носил, чем каждый раз удивлял почтальонов, приносивших пенсию. «Это чтоб ни копейки не пропало, – пояснял дед. – А то развелось «мошейников», понимаешь ли. Так и норовят стариков дурить да миллионы воровать».

Миллионов, спрятанных в шкатулке, у Семена Николаича не имелось, а вот отменного здоровья – хоть отбавляй. Дед связывал это со своей первой профессией: в прошлом он был космонавтом. Недолго, правда, он им пробыл, ведь встретил Катину бабушку Люду. Они полюбили друг друга, сошлись, хозяйство появилось, за которым нужно было смотреть (бабушка отчего-то сильно любила кур, давала всем имена и вела с птицей беседы), а затем родилась и долгожданная единственная дочь. Тут уж не до полетов в космос, не до постоянных командировок, нужно было искать работу где-то на земле, поэтому и выбрал он самую «приземленную» – в колхозе водителем. Зато в приморском городе.

– Хорошо, что у меня есть внучка, – заявил дед без капли сожаления, сел за стол и показательно взял в одну руку вилку, в другую – нож, мол, готов ужинать.

Катя закатила глаза и поставила перед ним чашку и тарелку. Готовить дед Семен не любил, да и не умел. Когда еще была жива бабушка Люда, вся забота о доме, готовке, огороде и любимых курах лежала на ее плечах. Всегда. Когда она оказывалась в больнице, когда уезжала на север навестить Катину семью, дед мог по несколько суток ходить голодным. Да, кур и прочую живность покормит, но чтобы самому за готовку браться – никогда. То ли из-за принципов, то ли и правда не умел.

Но несколько лет назад бабушку забрал инфаркт, и Семену Николаевичу пришлось нести ответственность за все самому. И если с домашним бытом и садом (птиц пришлось распродать) он еще справлялся – пройтись веником по полу или подрезать яблони дело плевое – то готовить категорически отказывался, даже под страхом голодной смерти. «Бабское это дело», – всегда ворчал он и перебивался то бутербродами, то отварной картошкой, то сырыми овощами. Соседки, такие же пенсионерки, жалели старика и нет-нет да приносили ему что-то из стряпни по старой дружбе с бабой Людой.

Когда же к нему приехала внучка, дед оживился: вот теперь-то начнется полноценное трехразовое питание, как в санатории! Но не тут-то было. Из-за загруженности в университете Катя рано вставала на учебу, обычно ничем не завтракая, а возвращалась, как правило, когда на улице уже темнело. Максимум, который она могла из себя выдавливать – это макароны, и то день через день. Дед пытался приучить внучку к ее «бабским» обязанностям, но столкнулся с ее упрямым характером, после чего поник. Кате было жаль дедушку. Несмотря на то что он был из тех мужчин, которые только деньги в семью приносят, а сковородку берут в руки лишь тогда, когда в ней уже есть готовый ужин, он был хорошим и уважаемым человеком.