Ее догадки окончательно подтвердились спустя несколько недель, когда переодеваясь перед зеркалом, она увидела у себя слегка выпирающий живот. Едва осознав свое положение, Эзеркиль потеряла былую радость. Она стала раздражительной и молчаливой. Все это время наивная глупышка жила мыслью о будущем, которому не суждено было случиться. Сейчас она осознавала это так ярко, как никогда.

Снова появившись в кладовой в очередной раз, она всеми силами стремилась сделать так, чтобы Аджме не увидел ее дурного настроения, но он почти сразу заметил ее несчастье.

– Что вас так беспокоит, любовь моя? – спросил он, увидев ее отрешенный взгляд.

Но Эзеркиль не могла ему ответить. Ее беспечность, глупая беспечность привела ее к такой безвыходной ситуации. Молчать дальше не было никакого смысла, поскольку госпожа понимала, что ребенок будет лишь отдалять ее от Аджме все дальше и дальше. И даже если они продолжат свое непозволительное общение, она никогда не сможет дать ему то, чего оба они так сильно желают. Эти мысли только тяготили ее и без того угнетенный дух. Но признаться – означало предать чувства человека, который так искренне ей доверяет. Нет, он не заслуживает такого обращения. Эзеркиль осознала, что в этой ситуации была виновата только она сама. Ну зачем она лгала ему столько времени? Почему не сказала правду с самого начала?

Она расплакалась, и закрыла лицо руками. Императрица жила в полной уверенности, что так будет всегда – всегда ее будет ждать Аджме под окном и всегда ей будет куда прийти и с кем провести свой одинокий смертный час. Только этот ребенок неминуемо портил все ее планы. Но рано или поздно, это должно было случиться. Рано или поздно она должна была принести Империи наследника. А Аджме должен наконец узнать о том, кто она есть.

– Милый мой Аджме, – сказала она в слезах, – я должна вам признаться. Много месяцев я обманывала вас, а заодно и саму себя. Мне были так дороги наши встречи, что я не хотела, чтобы они когда-нибудь заканчивались. Но пришло время узнать правду. – она замолчала на секунду, вытирая слезы с лица.

– Дело в том, что меня зовут не Фиска. Я и есть сама мать Империи. Я Императрица Кинем Хао – Эзеркиль Дарвиш Камада.

На мгновение между ними воцарилась тишина. Только всхлипы Эзеркиль эхом отдавались в помещении кладовой.

– Но почему вы обманули меня? – растеряно спросил Аджме.

– Я боялась, что вы расскажете кому-нибудь что видели императрицу вблизи окон, и тогда мне настал бы конец. В тот же день я оказалась бы у позорного столба. Но я продолжала общение с вами, потому что вы изо дня в день спасали меня от одиночества. Вы стали мне дороги. Благодаря вам, все эти дни были для меня счастливыми и радостными. Как бы мне хотелось оказаться той, о ком вы думали все это время.

Она снова замолчала, не решаясь взглянуть ему в лицо.

– Эзеркиль, я думал о вас. – произнес он, – Хоть я и огорчен тем, что вы обманули меня, все же я тоже был счастлив общению с вами. Я успел полюбить вас, и этого уже не отнять, окажись вы хоть самим господом Богом. Но ваше положение обязывает меня держаться от вас подальше. И я не знаю, как мне быть.

Она зарыдала с новой силой. Ей хотелось рассказать ему все, в том числе и о ребенке, из-за которого совсем скоро она не сможет больше приходить к нему на встречи, но она так и не смогла. Императрица настойчиво отгоняла мысль, что скоро им предстоит расставание. Она больше не мыслила своей жизни без этих встреч. Конечно, она должна была рассказать, но продолжала упорно молчать. Вместо этого сквозь слезы Эзеркиль еле слышно прошептала: