– А здесь и волхв есть? – присвистнул брат Арсентий.

– Да, у него капище в дубраве неподалеку.

– Что-то ты, батюшка, об этом больно спокойно говоришь.

Брат Арсентий хотел продолжить, но взгляд его упал в сторону реки, и от открывшегося вида перехватило дух. Дождь закончился, солнечный свет яркими лучами струился через прорехи в тучах. Могучий поток нес воду неторопливо и величественно, а далеко на юге с берега на берег разноцветным рушником перекинулась радуга.

– Да, красота этих мест – еще одна причина, по которой я не хотел бы уезжать. – Отец Сафроний остановился рядом с Арсентием.

Арсентий не сразу понял, что его смущает – вроде обычное село, каких множество раскидано по русским землям. Дома-пятистенки из толстых бревен с заросшими травой крышами. Крапива и лопухи вдоль дороги, березы и осины тихонько шелестят ветвями, чуть поскрипывает на ветру журавль колодца. И пахнет как обычно – свежим хлебом, сухим сеном, цветами и коровьим навозом. Но чего-то не хватает.

– А почему собаки не лают? – вдруг понял он.

– Не осталось собак, по весне все сгинули. Даже те, что на цепи сидели, сорвались.

– Понятно. Собаки волколюда на дух не переносят. Сильный он, видать.

В селе царило оживление – крестьяне, как только дождь закончился, поспешили вернуться к работе. Кто-то гнал коров и овец, посвистывая и щелкая кнутами. Другие, закинув на плечо косы и грабли, шли в поле. Третьи занимались своими делами во дворах. Арсентий прикинул – в селе более тридцати домов, значит, до двух сотен душ. И жизнь каждого зависит от того, получится ли справиться с волколюдом.

– Вон там застава, уже не заблудишься. – Отец Сафроний показал на деревянные стены. – Я с тобой не пойду. Обещал зайти к Зимаве – это сестра Егорши, который сегодня… ну, лежать перестал.

– Добро, – согласился Арсентий. – Там и найдемся.

Подойдя поближе, Арсентий оглядел стены знающим глазом – на совесть рубили. Вроде бы невысокие, но с налету не взять, тем более степнякам, привыкшим к быстрым наскокам. А с верхушки сторожевой башни округа как на ладони – если придет враг, заранее увидят и людей укрыть успеют. А вот с несением службы тут было не очень. Четверо крепких парней лет семнадцати-восемнадцати расселись около ворот на чурбанах, копья и щиты прислонили к стене, что-то обсуждали со смехом и прибаутками.

Парни откровенно бездельничали, и послушник вздохнул, предвидя, что его сейчас может ожидать. С тех пор как он надел рясу, Арсентий стал привлекать внимание красивых женщин, которых очень расстраивало, что мужественный послушник не поддается их чарам. И вот таких вот крепких молодцов, которые думали, что за его счет можно самоутвердиться, показать свое превосходство.

Несмотря на то что священников на Руси уважали, монахов и послушников не привечали. Сидят, мол, за монастырскими стенами, не сеют, не пашут, на врагов не ходят, только молятся. Но хочешь не хочешь, а мимо скучающих хоробров[4] пройти никак не получится. Арсентий уверенным шагом двинулся вперед, стараясь не встречаться с ними глазами, чтобы не восприняли это как вызов. Не помогло.

– Слышь, дрозд, ты, кажись, заплутал? – с улыбкой поднялся на ноги самый молодой, расправил плечи. – У нас тут не монастырь, а застава. Тут настоящие мужчины обитают.

– Старшина здесь?

– Эй, Усыня, а посмотри-ка, правду ли говорят, что они, как рясу наденут, ниже пояса в девок превращаются? – со смехом предложил один из товарищей.

– А что, дельная мысль, – оскалился Усыня. – Давай, монашек, рясу-то задирай.

Он ухватился за подол и потянул вверх, продолжая смеяться. Перестал, когда послушник резко хлестнул его по запястью.