Мисаген уехал туда почетным заложником, пожил немного в этом городе мира, и назад его привезли совершенно другим – больным, развратным, слабоумным. Расстроенный царь велел ему жить в дальнем крыле дворца, где теперь проживала и Аглаур, с которой у него произошла размолвка. Царица как могла опекала их первенца, потому что Массиниссу Гайя с малых лет забрал к себе, отдав на воспитание Бодешмуну. Из младшего должен был получиться толк. Вот только из-за болезни этого хилого неудачника Мисагена, Карфаген, вернув его обратно, теперь требовал прислать более серьезного заложника.

– Я заранее назначил его наследником, чтобы, во-первых, пунийцы поняли, что к ним едет в качестве гарантии мира очень важный для меня и для Массилии человек. А во-вторых, титул наследника гарантирует его жизнь в этом городе, полном опасностей, – пояснил Гайя верховному жрецу свой поступок. – Думаю, пунийцы захотят наладить с ним отношения на будущее, и, когда Массинисса сменит меня на троне, у него будут хорошие связи в Карфагене. Это ему пригодится…

– Для чего?! Чтобы посылать им больше нашего золота и массильских воинов для пунийских войн, которые нам не нужны?

– Для того, чтобы однажды наша Массилия все-таки стала свободной! – вскричал царь. Голос его звонко разнесся не только по коридору, но и под сводами храма, повторившись несколько раз. – Я уверен в нем и думаю, что ему предстоит великое будущее! Поэтому я и попросил тебя и твоих жрецов провести все положенные обряды и выполнить все возможные гадания!

Ниптасан помолчал, затем уже другим, более спокойным голосом произнес:

– Мы сделали все, как ты просил, царь! Баал-Хаммон дал знак, что все у Массиниссы в Карфагене будет хорошо. Ну или почти все… Вот только царем Массилии он все же не станет…

– Ты это мне назло говоришь?! – вскричал Гайя, уже не сдерживая свой гнев и сжимая кулаки.

– Он будет царем объединенной Нумидии… – не обращая внимания на раздражение царя, невозмутимо продолжил верховный жрец.

Царь, открывший рот для очередного крика, удивленно замолчал и задумался, осмысливая услышанное. Ниптасан, довольный произведенным эффектом, снисходительно разглядывал растерявшегося брата. Таким его наверняка никто и никогда еще не видел, а вот ему, верховному жрецу, посчастливилось.

Придя в себя, Гайя снял с пояса небольшой, но увесистый кошель и бросил его к ногам верховного жреца.

– Здесь обещанное золото. Благодарю, брат, – поворачиваясь, чтобы уйти, произнес он. – Хотя это сообщение и неожиданное, но приятное…

– Не спеши радоваться, – тут же предостерег его верховный жрец. – Славное будущее ему предстоит, если только…

– Что – «только»? – напрягся царь.

– Если только он переживет сегодняшнее утро, – закончил Ниптасан предсказание. – Таков был ответ великого Баал-Хаммона на наши вопросы.

– Что?! – вскричал царь, на которого стало страшно смотреть. Гнев и ужас были в его глазах.

– Поспеши во дворец, Гайя! Может быть, ты еще успеешь его спасти…

Воины царской охраны поразились: они едва ли не впервые видели бегущего царя, направлявшегося к ним.

– Скорей во дворец! – крикнул Гайя, вскакивая на коня.

Тем временем Ниптасан дождался, пока стихнет стук копыт, затем быстро нагнулся, поднял кошель и, не глядя, опустил его на поднос бесшумно появившегося рядом личного прислужника.

– Это в мою комнату. И чтобы никто не видел.

Постояв немного у величественной статуи Баал-Хаммона, верховный жрец задумчиво произнес, словно спрашивая представителя высших сил:

– Интересно, чего царь испугался больше: потерять любимого сына или лишить Карфагена заложника и получить неминуемую войну?