У Лены вывернуло наизнанку зонтик, у Алёны зонт сплющило, вырвало из рук и куда-то унесло, она не стала его догонять и порывавшегося Цветкова остановила, просто затянула шарф и подняла воротник, как и все остальные, и наша небольшая толпа приблизилась к пляшущей фигуре.

Это был мужчина неопределённого возраста в древней порыжевшей плащ-палатке, полы которой взлетали и хлопали у него за спиной. Человек не плясал, а копал землю размеренно и остервенело, капюшон закрывал наклонённое лицо, на шее на каком-то шнурке болталась в такт взмахам лопаты костяная рука с предплечьем… Ну, то есть – кость локтевая и лучевая с костями запястья, пясти и фалангами пальцев… сколько раз мы это всё рисовали на занятиях анатомического рисунка… На том же шнурке, рядом с костяной рукой болталось… клок сена?.. да, связка травы…

Мужчина, казалось, нас не замечал и что-то бормотал, мы подошли поближе и услышали прерывающийся хриплый голос:

– Господь Бог впереди, ангел-хранитель позади… святые евангелисты по бокам, аз тебе, Отец Небесный, славу воздам! Защити меня, раба Божьего Михаила, своей силой от дьявольских козней… освободите клад от тяжкого заклятия… – потом что-то неразборчиво и опять различимо – …ветер-ветрович, ты задуй сильней, размети мне путь ты ко кладу сему, чтоб найти мне его, как свой дом среди ноченьки, чтобы я, Михаил, взял тот заветный клад, что положен для меня рукою, мне неведомой, грешником Лебедевым…

Тут голос его захрипел, пресёкся, и человек стал падать, выронил лопату и опустился на землю как-то боком, косо – на одно колено и локоть. Подозёров шагнул к нему, своей могучей ручищей приподнял, посадил на какой-то ящик и, достав из-за пазухи бутылку, дал хлебнуть. Капюшон откинулся, и мы увидели одного из наших натурщиков, того самого, что иногда падал с подиума во время позирования то ли в падучей, то ли спьяну.

Все столпились вокруг, его трясло, глаза косили, он заозирался на нас, как будто бы только сейчас всех увидел.

Хижа нагнулся к нему:

– Ты что это здесь, в такую погоду… ночью?..

Ну да, мы-то все в такую погоду, ночью просто в мастерскую Подозёрова идём по его приглашению, это резонно, это нормально, а этот – что?! Натурщик узнал Хижу:

– Так, Николай Андреич, сегодня до полуночи только, раз в год только… сегодня… вот, можно выкопать… на этом самом месте в блокаду, захоронение… – клад, ну, воронка от снаряда…

Подозёров дал ему ещё хлебнуть, а Хижа посмотрел на часы:

– Ну, так опоздал ты, Михаил, уже полночь миновала, полпервого уже! Вставай-вставай, пошли с нами, тебе отогреться надо, там всё расскажешь.

Они помогли ему встать, и все мы теперь уже кучной, но, похоже, поредевшей группой пошли за Подозёровым за здание бывшей Литейной к его мастерской и без особых приключений, если не считать порывов встречного ветра и снежных зарядов в лицо, благополучно прибыли и ввалились в светлое и тёплое помещение. Здесь, меж скульптур, подставок, полок, арматуры и горельефов – царили и правили бал тени. Как говорил Роден: «…тени, божественна игра теней на мраморах… тени неравнодушны… тени цепляются за скульптуры, одаряют их убранством… наделяют жизнью». Верно, это живописцы ловят, берут в плен тени, переносят их на полотно, теням – никуда не деться из картины, независимо от освещения. А ваятели?.. – тени их союзники – или враги?… и нет у них пакта о ненападении, тени играют, поглощают, выставляют, искажают изваяния. Кажется, в этом театре теней скульптуры оживают, кривляются, движутся… интересно, а что изваяния делают, когда нет людей в мастерской?

Древнеегипетский скульптор поведал иероглифами – «…я знаю тайну божественных слов, образов и теней, наведение обрядов; великий таинник, я вижу Ра и тени, им порождённые, движение человека, походку женщины, выражение ужаса застигнутого спящим… я превосходен в этом… в каждом ценном камне, от серебра и золота до слоновой кости и эбенового дерева, – и тени движут моим резцом…». Да, живописец – повелитель теней, скульптор – вассал…