– Это была гадюка, – сказал я. – Но ее больше нет.
Мы расселись за столом и выпили по две рюмки подряд. Потом закусили и выпили еще.
Кузьмич разомлел, раскраснелся и стал говорить:
– Непонятная история. Змей ведь у нас отродясь не водилось. А чтобы пробки в бане вывернуть, да уголок под дверь подложить, так у нас здесь этого никто не сделает. А посторонних не было, это я точно знаю.
Ира тоже выпила водки и разрумянилась. Я видел, что она оживает.
– А ты мне скажи, Кузьмич, – спросил я. – Ты-то как в бане оказался?
Сосед немного смутился.
– Так я смотрю: баню затопили. А после бани, известное дело, надо водочки попить. Думаю, может, и меня, старика, пригласят. Вот я и смотрю, и вижу: свет в бане погас. Что же они, думаю, в потемках что ли мыться будут? Подождал-подождал, а потом думаю: вдруг что случилось? Ну и пошел поглядеть.
Я слушал и усмехался про себя: «Понятно. Дворы наши рядом. Всё хорошо видно. Вот и захотелось старику подглядеть в окошко, как молодая женщина раздеваться будет. Это-то стариковское любопытство нас и спасло».
– Кузьмич, а никто после нас в баню не заходил?
– Так я и говорю: никого не было. Это-то и странно.
Так мы сидели на веранде допоздна, пили водку и разговаривали о другом: о соседях и дачных новостях. Язык у Кузьмича начинал заплетаться. А меня хмель не брал, хоть выпито было много. Да и Ира сидела прямо и трезво, хоть и улыбалась, и пила с нами наравне.
Потом Кузьмич долго прощался.
Мы вымыли посуду и чуть ли не бегом бросились в постель.
И в эту ночь мы так любили и ласкали друг друга, будто клялись в вечной любви, будто отгоняли смерть, будто утверждали свою победу над смертью, будто дарили друг другу жизнь.
Глава 9
Ирин отец встретил нас в аэропорту. Это был крепкий, седой мужчина. У него было смуглое, строгое лицо и внимательные глаза. После первых приветствий и представлений: «Николай Петрович Лунин», «Андрей», – он повез нас к себе. По дороге он обращался, в основном, к Ире с обычными в таких случаях вопросами: «Как дела? Как долетели? Как мама? Как на работе?» Было ясно, что серьезный разговор состоится дома.
Он жил в небольшом городке под Парижем, на берегу Сены. Его жена была где-то в Европе, принимал он нас один. И, по-моему, он был этому рад. Дом был большой и, видимо, построен еще в XIX веке. Перед домом рос большой, густой сад. В углу прихожей стояла согнувшаяся фигура старика из черного дерева с зажатым между ног тамтамом, на стенах висело несколько африканских масок.
После того, как нам была показана наша комната на втором этаже, и распакованы вещи, мы спустились в большую гостиную и расположились в креслах.
– Мартини? Кампари?
На низком овальном столе в вазочках были разложены орешки. Я пил кампари со льдом, Ира – мартини. Я разглядывал стены, увешанные африканскими трофеями: копья, тамтамы, слоновые бивни, маски. Беседа текла неторопливо, в русле тем, предлагаемых хозяином.
– Вы уже бывали во Франции? – обратился он ко мне.
– Да, несколько раз, но давно.
– Тем лучше. Ириша тоже знает Париж. Я дам вам машину. Надеюсь, вы не обидитесь, если я не буду вас сопровождать. Но мне кажется, я вам буду только мешать. По Парижу лучше гулять вдвоем. Этот город создан для влюбленных. Он весь пропитан атмосферой влюбленности. И советую больше ходить пешком. Чужой город следует открывать для себя ногами.
– Я с вами согласен. Я помню, когда я был первый раз в Париже и прогуливался по набережной Сены, я увидел под аркой Лувра двух музыкантов, играющих на флейте Баха. И именно эта сцена сильнее всего врезалась мне в память: за спиной течет Сена, прямо передо мной нависает темное здание Лувра, над головой весеннее небо, и всё это застыло под пронзительно-возвышенную музыку Баха.