Повязка на лице Грегора была поднята и облегала голову черным обручем. Пустая левая глазница была открыта, и в ней шевелилось что-то, похожее на детский пальчик, который ощупывал края незакрывающихся рваных век. Тайла ощутила странное влияние, затруднявшее движения и дыхание, будто воздух в комнате стал жидким. Несмотря на лед, сковавший ее конечности, она понимала, что сектант пока использует свою силу всего лишь для запугивания. Однако и этого было достаточно.

Грегор подошел ближе. Щурясь, она могла разглядеть черты его лица. Он улыбнулся, но эта улыбка не обещала ей ничего хорошего. Тайла попыталась опередить его.

– Как ты смеешь? – прошипела она еле слышно, чтобы не разбудить Гальваруса. – Кто пустил тебя сюда?

Вместо ответа он дал ей пощечину. Когда ее голова вернулась в прежнее положение, Тайла услышала тихий проникновенный голос:

– Это первый урок. Не забывайся. Возвращайся к своему мужу и постарайся быть хорошей женой. Ты меня понимаешь?

Она с трудом кивнула. Поднимать шум было не в ее интересах. Очередное унижение почти уничтожило ее, но именно сейчас она почувствовала, что для нее все только начинается. Ее тройственная природа была не разрушительной болезнью, а спасением на краю пропасти.

– Ступай к королю! И впредь не заставляй меня быть непочтительным…

Грегор был обманут ее покорностью. Она присела, чтобы поднять одежду мужа, и на какое-то мгновение выскользнула из лучей магического света. В следующую секунду кинжал мелькнул в стоячем воздухе и вонзился под правую ключицу мастера.

Бросок получился не очень сильным, а кинжал не был метательным ножом, однако Грегор не потрудился надеть доспех. Клинок пробил одежду и довольно глубоко вошел в тело.

Это заставило сектанта замолчать. Миниатюрная Луна, освещавшая спальню, метнулась вверх, и холодный свет выхватил из тьмы альковные сцены, коими был расписан потолок.

Грегор начал медленно оседать на пол, сопротивляясь охватывавшей его слабости. «Детский пальчик» с кривым жалом вместо ногтя судорожно забился в глазнице. Луна выписывала сложные фигуры под потолком и вдруг упала на пол. В ее гаснущем сиянии клубилась потревоженная пыль…

Что-то метнулось к Тайле – неразличимое и стремительное, но едва ли похожее на птицу, – и оцарапало ее щеку.

После этого членистое тельце оказалось на лбу у Грегора и, содрогаясь, спряталось в своей пещере. Тайла смотрела на лежащего мастера. Рана, нанесенная кинжалом, оказалась не смертельной, но крови пролилось много. Тайла не знала этого и посчитала Грегора мертвым.

Ее растерянность продолжалась всего минуту; голому существу нелегко соображать в холоде и темноте. Она попыталась прибегнуть к превращению впервые с того момента, как ощутила себя женщиной в наполненном землей саркофаге.

Ей предстояло вспомнить нечто забытое. Использовать память тела, которой не могло быть, тем не менее в самом ее отсутствии содержалось некое магическое равновесие. А еще Тайлу подстегивал страх. Теперь, когда отступать было некуда, она заподозрила, на что обрекла себя.

Желание.

Необходимость.

Нестерпимость.

Распад.

Нездешний покой.

Неживые тени, танцующие вне времени.

Наконец, слияние с самой собой внутри яйца, оплодотворенного колдовством. Липкие струи отвердевали и становились плотью; фрагменты ощущений складывались в непрерывно существующее сознание. Радость и кошмар просыпались одновременно. Пробуждение вызвало ужас – новое существо явилось в мир нагим и беззащитным, как младенец. Только ему не было даровано при этом счастливое неведение…

Прежний холод окружал его. Прежняя тьма, пронзенная единственным светящимся столбом. В этих украденных лунных миазмах появился высокий мужчина с черными всклокоченными волосами. Он осмотрел свое тридцативосьмилетнее тело и, по-видимому, остался доволен им. Это было худое, но сильное тело человека, который часто голодал и много сражался. Старые шрамы составили рельефный рисунок на его коже; самый большой и черный рассекал пополам лоб. Странный наклон головы придавал мужчине несколько иронический вид.