Жалко было будить забывшуюся в самоиронии цветочницу, но Филипп сообразил, что перед ним наверняка сама Нина. Филя побывал в ее квартире, но хозяйку тогда не застал. Филя постоял перед ней, Нина очнулась, подняла на него поверх очков зеленые невидящие глаза.

– Цветочки? – спросила.

– Ягодки, – уточнил Филипп.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду Нонну.

– Какую Нонну?

– Неужели вы не знаете какую? Девушку, которая здесь цветами торгует.

– Сейчас не ее смена. Сюда за цветами заходят, а не в гости, здесь не дом свиданий.

– Простите, вы же Нина?

– Нина Андреевна, – поправила Нина.

– Ну да. А я жених Нонны, собственной персоной.

– Персоной нон грата?

– Отчего же?

– Почему же Нонна от вас сбежала?

– Она не сбежала, это она так. Вы что ж, ее разве не знаете?

– Хорошо, хорошо, – примирительно закивала Нина, – тогда вопрос: как так вышло, что вы-то не удержались?

– От чего?

– От предложения Нонне.

– Надо было удержаться?

– Нонна рассказала мне, что приходила ваша прошлая невеста, пыталась вас предостеречь, оградить. А вы ни в какую.

– Нонна тоже так все понимает?

– Зачем ей понимать, она так чувствует. Ее ярость и есть ее понимание.

– Поистине, не знаешь, где найдешь, где потеряешь! – воскликнул Филя. – Вы неожиданно ответили мне на вопрос, на который я допрашивался давеча ответа и не получил. Но меня не устраивает ваш ответ. Я не могу отказаться от Нонны. С какой стати?

– Значит, счастье необратимо? – задумалась Нина опасливо. – Теперь я понимаю, почему мы с Нонной от него бежим. Точнее, она бежит, а от меня счастье само в испуге убегает. Она беглая, как крепостная крестьянка, а я сама как разиня-помещица, от которой крестьяне бегут. А вот вы – средний революционный класс, способный на необратимое счастье.

– Вы считаете актеров революционным классом? – порадовался Филя.

– Я не думала об этом, но, пожалуй, считаю! Это вы здорово спросили. Для революции, преступления и, наверное, счастья нужен хоть небольшой, но талант актера. А у нас с Нонной его нет.

– У Нонны – может быть, но у вас – я не уверен.

– У меня артистичность есть, но актерского таланта нет. Совсем разные вещи. Артистичная личность изображает счастье, а настоящий актер его испытывает.

– Вы хотите сказать, что счастье – всегда театральное, из-за чего люди и спешат так страшно в театр?

– Я не спешу. В театре – там преодоление страха смерти сквозь ее мнимое явление. Не исключаю, что счастье того же разлива. А я не боюсь смерти. Так зачем же мне преодолевать страх, которого у меня нет? Зачем мне счастье?

– Совсем не боитесь?

– Совсем. Правда, смерть мне частенько порядком надоедает, она назойлива, да еще трезвенница. Нет чтобы выпить со мной.

– Вы хотите напоить черта? Но это и есть самый что ни на есть театр.

– На деле он напаивает меня, тут вам уже не театр, тут жизнь вне театра.

– Для меня жизнь вне театра – открытый космос, – признался Филипп.

– Правильно. Я нахожусь в открытом космосе, в открытом космосе торгую цветами. Я привыкла, привычка свыше нам дана.

– Но у вас ведь была судьба, – настаивал уже Филя, – а у Нонны не было судьбы. Она бежит не только от счастья, но и от судьбы.

– От судьбы не убежишь.

– Но она убегает, – вкрадчиво внушал Филя.

– Она убегает от вас. Вы считаете себя ее судьбой?

– Да.

– Нет, вы тоже ничего не знаете о счастье. Зря я вас допрашиваю. – Нина отвела взгляд.

– Так или иначе, – возмутился, сдерживаясь, Филипп, – я хотел бы узнать, где сейчас Нонна находится.

– У меня.

– Вы не могли бы указать адрес?

– Может быть, с утра…

– Нет, если можно, прошу вас, сейчас.

– Ну хорошо.

Нина назвала адрес, Филипп пошел по нему.