– Ну, не сразу. Мы должны отправить гонца в Иерусалим, за благословением Жерара де Ридефора, Великого Магистра.

– Понятно. Это долго?

– До Иерусалима и обратно – неделя пути.

– И где же в этой гостеприимной стране я буду жить все это время?

– Что за вопрос? Разумеется, здесь. Ты будешь гостем Ордена.

– Благодарю тебя, кузен. Теперь ты говоришь как истинный норманн.

Алоис де Медок улыбнулся:

– Ни о чем не беспокойся. Кстати, до обеда ты еще успеешь почистить сапоги.

…Стол в покоях Жерара де Ридефора, Великого Магистра Ордена тамплиеров, был семи локтей в длину и трех в ширину, но в огромных покоях, отведенных магистру в Иерусалимской крепости, казался не таким уж большим.

Сарацинские мастера украсили длинные боковины стола орнаментом из норманнских лиц: овал за овалом с широко раскрытыми глазами под коническими стальными шлемами; пышные усы над оскаленными зубами; уши – как ручки кувшинов, переплетающиеся от головы к голове.

Томас Амнет, взглянув на эту цепочку голов, сразу же угадал в ней карикатуру. «Господи Иисусе, – пробормотал он, – как же, должно быть, ненавидят нас эти несчастные! Нас, западных варваров, удерживающих их города силою оружия, верой в Бога-Плотника и силою древнего невидимого Бога».

– Что ты там колдуешь, Томас?

– А? Что вы сказали, магистр Жерар?

– Ты настолько углубился в изучение стола, что, похоже, даже не слушаешь меня.

– Я слушаю вас внимательно. Вы хотели знать, достоин ли Ги де Лузиньян короны.

– Выбирает Бог, Томас.

– И в какой-то мере Сибилла. Она мать покойного короля Балдуина, сестра Балдуина Прокаженного, который был до него, и дочь короля Амальрика. И теперь она избрала Ги своим супругом.

– Что еще не делает его королем, – заметил Жерар. – Все, что я хочу знать, – это: должен ли Орден поддержать Ги де Лузиньяна или же использовать свое влияние в пользу князя Антиохийского?

– При условии, разумеется, что сначала князь Рейнальд откажется от попытки силой захватить трон?

– Разумеется. Ну а если не откажется…

– Рейнальд де Шатийон – чудовище, но это вы и сами знаете, мой господин. Когда патриарх Антиохийский проклял Рейнальда за то, что тот ограбил императора Мануэля в Константинополе, – продолжал Амнет, – князь велел своему парикмахеру обрезать старику волосы и сбрить бороду, оставив ожерелье из неглубоких порезов на шее и корону на лбу. Потом Рейнальд намазал ему раны медом и держал патриарха на высокой башне под полуденным солнцем, пока мухи чуть не свели его с ума.

Рейнальд напал на поселения на Кипре, полностью разграбил их и три недели жег их церкви – церкви, Жерар! – и урожай, убивал крестьян, насиловал женщин, вырезал скот. Этот остров долго еще не оправится после нашествия Рейнальда де Шатийона.

Едва ли он исходил из благих побуждений, когда захватил в Красном море и сжег судно с паломниками, направлявшимися в Медину. Ходили слухи, что он собирался захватить Мекку и сжечь этот святой город, оставив на его месте пустыню. И он действительно смеялся, когда тонущие паломники молили о пощаде.

– Постой, Томас. Разве убивать неверных – не христианский долг?

– Одной рукой Рейнальд громит христиан на Кипре. Другой – расправляется с сарацинами в Медине. Саладин, Защитник Ислама, поклялся отомстить этому человеку, в том же поклялся и христианский император Константинополя. Рейнальд де Шатийон опасен любому, кто находится в пределах досягаемости его меча.

– Поэтому ты советуешь мне поддержать Ги?

– Ги глуп и будет самым плохим королем из всех, кто когда-либо правил здесь.

– Ты предлагаешь мне выбор между дураком и бешеным псом? Скажи, Томас, ты