– Что ты хочешь, Сэнди? – мягко спросил он.

– Быть с тобой. Всю жизнь. Делить с тобой все. – Она глянула на него: глаза ее были скрыты под полуопущенными веками, но Тому показалось, что они вспыхивали каким-то тайным триумфом.

– Ладно, – тихо сказал он. – Хочешь есть?

– Да.

– Я знаю место, где завтракают ловцы крабов перед выходом в море. Там можно заказать приличный кофе и блюдо бисквитов.

– Угости меня, Том.

Она подошла к нему в кольце света. Ее руки с длинными, тонкими пальцами и красивыми ногтями, покрытыми рубиновым лаком, обняли его. Ее тело прильнуло к нему. Кончик языка раздвинул губы в поцелуе. Как всегда.

Старик ухватил стальными щипцами уголек тернового корня и поднес к куску смолы. Смола задымилась. Он быстро направил едкий дым в кальян сквозь смесь воды и вина и только потом вдохнул.

Стены стремительно понеслись на него. От дыма прошла боль в суставах, перестали ныть старые раны, и он поплыл на своих подушках, не чувствуя тела. Раздвинувшись в блаженной улыбке, губы сложились буквой «о». Глаза закрылись.

Золотые гурии, облаченные в дым, гладили холодными пальцами его лоб и бороду, растирали руки, ноги, массировали живот.

Где-то журчали фонтаны, беседуя с шейхом Синаном звонкими голосами. Голоса шептали о плодах, огромных, упругих, как грудь девушки. Колыхались широкие листья, навевая прохладу и грезы о ласках. Сок этих плодов…

Холодный ветер коснулся лица старика, осушив пот. Колыхнулся закрывающий вход ковер, чьи-то пальцы схватили гладкую ткань на груди, дернули за седые волосы.

– Проснись, старик!

Веки шейха Рашида эд-Дина Синана поднялись.

Прямо на него смотрели черные глаза юного Хасана – самого молодого гашишиина, совсем недавно прошедшего инициацию, но успевшего уже завоевать уважение и право разговаривать с самим Синаном – главой ассасинов, словно само его имя – Хасан – такое же, как у Хасана ас-Сабаха, давно умершего основателя Ордена, – давало то право, на которое он не мог претендовать ни по возрасту, ни по положению.

– Что тебе? – спросил Синан надтреснутым голосом.

– Я хочу, чтобы ты пробудился во всеоружии своей мудрости.

– Зачем? Что случилось?

– Христиане у ворот.

– Много? И ты разбудил меня только из-за этого?

– Похоже, они не намерены убираться. Они стали лагерем, как для осады.

– Опять докучают своими требованиями?

– Как обычно: хотят, чтобы мы вышли и сразились с ними.

– И зачем ты разбудил меня?

– С ними тамплиеры.

– А! Под предводительством брата Жерара, да?

– Нет, насколько я мог видеть.

– Так, значит, ты смотрел только со стен.

– Это правда. – Молодой человек смутился.

Голос шейха Синана обрел твердость:

– Сперва посмотри вблизи и лишь потом зови меня из Тайного Сада.

– Да, мой господин. – Хасан, поклонившись, вышел.

…Бертран дю Шамбор начал подозревать, что его обманули.

На третье утро осады Аламута он стоял перед своим шатром. Красные лучи восходящего солнца, показавшись позади шатра в расселине гор, осветили усеченную скалу. Свет окрасил серые камни в цвета осенних листьев, которыми полны в это время года долины Орлеана. Скалы незаметно переходили в крепостные стены. Только очень острый глаз мог разглядеть, где желобки разрушенного эрозией камня переходят в штриховку каменной кладки.

Если считать скалу за основание крепости, то высота ее стен – более двух сотен футов. У Бертрана не было ни лестниц, ни крюков, ни веревок, чтобы взобраться на вершину.

А если бы даже и были, никто не способен взобраться на такую высоту, когда сверху летят стрелы и булыжники.

Остроконечные шатры лагеря были еще в тени, в глубокой расселине между Аламутом и ближайшей горой. По этой расселине проходила единственная дорога к крепости – по крайней мере единственная известная дорога, – и слабой струйкой тек ручей. Возможно, именно он питал колодцы внутри крепости. Между дорогой и водой, зажатые отвесными скалами, стояли шатры и коновязи.