Члены РПДД не могли сделать ничего, кроме как сидеть и слушать рацию. Они были полностью отрезаны от батальона плотным огнем. Бежать они тоже не могли, поскольку весь холм был во власти Северовьетнамской армии. Они были словно узники в тюрьме, а в соседней камере резали на части их товарищей. Однако далее должен был настать их черед. Если бы даже им удалось связаться с Дакто по рации, не будучи подслушанными врагом при помощи захваченных радиостанций, шансов выбраться из этого пекла у них не было. Оставшиеся вертолеты продолжали кружить, ожидая любой возможности помочь тем, кто был под огнем. РПДД же были отрезаны и, по всей видимости, тоже окружены.

Когда наступила ночь, они углубились в чащу и соорудили заградительную полосу с минами-растяжками. Огонь внизу продолжался еще несколько часов. Потом звуки взрывов замолкли, и ветер доносил лишь стоны искалеченных людей. Через некоторое время раздались одиночные выстрелы – это вьетнамские военные добивали тех, кого не успели оттащить в укрытие. Когда выстрелы стихли, ветер принес запах горелого опиума – этим успокоительным пользовались вражеские солдаты. Для РПДД это стало верным знаком того, что теперь у них есть несколько часов передышки.

Влажная прохлада опустилась на высоту 875. Когда пришел черед Доминика попытаться поспать пару часов, он свернулся в клубок и натянул на себя пончо. «Я лев, и я лиса. Я лев, и я лиса. Я лев, и я лиса».

Бойцы РПДД оставались в укрытии два дня. За это время они израсходовали всю остававшуюся еду и воду. Утром третьего дня, когда призрачный голубоватый туман окутал джунгли, они услышали приглушенные голоса и шум – враг выводил из пещер новые силы и направлял их вниз по склону, где по-прежнему кипела битва.

4-й батальон, отправленный для помощи 2-му, тоже оказался разнесен в клочья. Было сбито еще несколько вертолетов. Раненые умирали без медицинской помощи. Когда горны в стане врага подали сигнал к началу наступления, руководитель РПДД дядя Бен созвал собрание для оценки ситуации. Без пищи и воды дальнейшее нахождение в укрытии не имело смысла. Пока у них оставались силы сражаться, надо было выбираться.

Радиоперехваты говорили о том, что холм находился в руках многотысячной Северовьетнамской армии. Врагу ничего не стоило направить пару сотен человек для того, чтобы гарантированно накрыть РПДД и «убедиться, что мы не ушли», как сказал дядя Бен.

«Они знают, что мы здесь. Они знают, что нам нужно выдвигаться. Когда они атакуют, мы должны рассредоточиться и продолжать движение. Продвигаться вперед и открывать огонь на поражение при необходимости. Мы же не собираемся полечь здесь из-за этих ублюдков!»

Они выдвинулись. Через десять минут спуска по склону, что был противоположен тому, на котором разгорелось сражение, они уловили движение и нырнули в укрытие как раз вовремя, чтобы не попасть под пулеметный огонь. Доминик слышал, как пули свистели у него над головой, издавая щелчки всякий раз, когда преодолевали скорость звука, и шлепки, когда вреза́лись в бамбук.

Группа рассеялась. Один из разведчиков начал стрелять из всесокрушающего пулемета M-60, разнося в щепки стволы и ветви во всех направлениях. Доминик поднял глаза и увидел очередную жуткую картину: мертвые вражеские солдаты висели на деревьях вверх ногами, как туши на скотобойне. Они заранее привязали себя к ветвям для того, чтобы не потерять занятую позицию из-за какого-нибудь легкого ранения.

«Рассредоточиться! – прокричал дядя Бен. – Открывать огонь на ходу!»

РПДД продирались сквозь чащу, пригибаясь и ведя стрельбу очередями. Меняя направление движения, чтобы сбить врага с толку, они напоролись прямо на него. Передергивая затвор обреза, Доминик выпустил несколько пуль в упор. Бойцы попеременно спасали друг другу жизнь, снимая вражеских солдат, появлявшихся сзади. Сорок минут, показавшихся им часами, они бежали, пригибались, стреляли, пока ответный огонь не прекратился.