И широкий
Несутся тени по кустам…
Прощай!
Зовет тебя далекий
Гудок к фабричным
Воротам.
1927

Владимир Маяковский

Письмо к любимой Молчанова, брошенной им, как о том сообщается в № 219 «Комсомольской Правды» в стихе по имени «Свидание»

Слышал —
     вас Молчанов бросил,
будто
     он
          предпринял это,
видя,
     что у вас
          под осень
нет
      «изячного» жакета.
На косынку
     цвета синьки
смотрит он
     и цедит еле:
– Что вы
     ходите в косынке?
Да и…
     мордой постарели?
Мне
     пожалте
          грудь тугую.
Ну,
     а если
          нету этаких…
Мы найдем себе другую
в разызысканной жакетке. —
Припомадясь
     и прикрасясь,
эту
     гадость
          вливши в стих,
хочет
     он
          марксистский базис
под жакетку
     подвести.
«За боль годов,
за все невзгоды
глухим сомнениям не быть!
Под этим мирным небосводом
хочу смеяться
и любить».
Сказано веско.
Посмотрите, дескать:
шел я верхом,
     шел я низом,
строил
     мост в социализм,
не достроил,
     и устал,
и уселся
     у моста.
Травка
     выросла
          у моста,
по мосту
     идут овечки,
мы желаем
     – очень просто! —
отдохнуть
     у этой речки.
Заверните ваше знамя!
Перед нами
     ясность вод,
в бок —
     цветочки,
          а над нами —
мирный-мирный небосвод.
Брошенная,
     не бойтесь красивого слога
поэта,
     музой венчанного!
Просто
     и строго
ответьте
     на лиру Молчанова:
– Прекратите ваши трели!
Я не знаю,
     я стара ли,
но вы,
     Молчанов,
постарели,
вы
     и ваши пасторали.
Знаю я —
     в жакетах в этих
на Петровке
     бабья банда.
Эти
     польские жакетки
к нам
     провозят
          контрабандой.
Чем, служа
     у муз
          по найму,
на мое
     тряпье
          коситься,
вы б
     индустриальным займом
помогли
     рожденью
          ситцев.
Череп,
     што ль,
          пустеет чаном,
выбил
     мысли
          грохот лирный?
Это где же
     вы,
          Молчанов,
небосвод
     узрели
          мирный?
В гущу
     ваших роздыхов,
под цветочки,
     на реку
заграничным воздухом
не доносит гарьку?
Или
     за любовной блажью
не видать
     угрозу вражью?
Литературная шатия,
успокойте ваши нервы,
отойдите —
     вы мешаете
мобилизациям и маневрам.
1927

Осип Брик

Не попутчица

I

В 12 часов ночи мимо столика прошла женщина. Сандаров въелся в нее глазами. Стрепетов привстал, раскланялся.

– Кто это?

– Велярская, Нина Георгиевна с мужем. Крупнейший делец.

Сандаров не отрываясь смотрел на Велярскую.

– Она тебе нравится?

– Очень.

– Я полагал, что вы, коммунисты, обязаны питать отвращение к прелестям буржуазной дамы.

– Обязаны.

– Какой же ты в таком случае коммунист?

– Плохой, должно быть.

Велярские сели поблизости. Стрепетов встал, подошел.

– С кем это вы?

– Так. Коммунистик один.

– Плюньте, садитесь к нам.

– Нет, неудобно. Может пригодиться.

Велярский засмеялся.

– Тогда тащите его сюда.

Жена замахала ручками.

– Нет, нет. Пожалуйста, избавьте. Обделывайте свои делишки без меня.

Стрепетов стал прощаться.

– Заходите, Стрепетов. Мы все там же. Телефон только новый: 33–07.

– Непременно. До скорого.

Сандаров встал.

– Ты что? Домой?

– Да.

– Посидим еще.

– Нет, пора.

Вышли.

– Тебе, я вижу, Велярская здорово понравилась.

– А что?

– Ты как-то притих.

Сандаров молчал.

– Хочешь, я тебя с ней познакомлю?

– Нет, не хочу.

– Почему?

– Есть причины.

– Как знаешь.

Стрепетов пошел к Тверской, Сандаров – к Мясницкой.

У фонаря Сандаров вынул записную книжку и вписал: «Нина Георгиевна Велярская, т. 33–07».

II

Соня Бауэр, секретарь Главстроя, отшила двадцатого посетителя.

– Заведующий занят. Принять не может.

Фраза злила ее: заведующий, тов. Сандаров, не был ничем занят – сидел у себя за столом и курил.

Подошел тов. Тарк.

– Ну что? Все еще занят?