***

Родители Марины, как полагается любящим сердцам, умерли в один день, в один час и даже в одну секунду. Автоавария. И положены были в одну могилу.

А навещать их часто не получалось.

Марина подрабатывала тем, что выгуливала чужих маленьких детей, чьи родители предпочитали домашнее воспитание. Ходили в парк, в музеи, в кино на мультики. Когда шёл дождь, вела к себе домой обсушиться, напоить чаем.

Там к воспитанию подключался дед. Рассказывал одну и ту же сказку: что вот жил-был пакет – не из нынешних одноразовых с кассы, которые рвутся ещё по дороге домой. Наш пакет был склеен на совесть, рассчитан на службу верой и правдой, с крепкими ручками, с прочными швами.

Его хвалили и не жалея набивали с верхом – он только покряхтывал. Со временем яркая картинка стёрлась, пакет облез, сморщился и был кое-где подклеен липкой лентой.

Наконец, он стал подумывать о заслуженном отдыхе. Пора было его почтить за долгий добросовестный труд: помыть, высушить, а может, даже повесить в рамочке на стене: вот с кого нужно брать пример молодёжи, вот как нужно относиться к своим обязанностям. Но если даже свернут и положат в укромный уголок – тоже неплохо: отдохнут старые косточки… В смысле, старый полиэтилен.

И однажды хозяева спохватились: «С ним стыдно в люди выйти!». В доме появилось много новеньких глянцевых пакетов, а нашего старика отнесли на помойку. И заткнули глотку кирпичом, чтобы помалкивал да терпел…

Марина делала страшные глаза:

– Дед, а если они родителям дома расскажут? Ещё не хватало, на старости лет в иноагенты запишут…

– Ладно, ладно, – соглашался дед, – сунули кирпич, чтобы не выдуло из мусорки ветром. Вот тут-то пакет не выдержал и… порвался.

– Эй, Андерсен, давай закругляйся, дождь кончился, – торопила Марина.

Дети в прихожей, влезая в курточки и сапожки, додумывали сказку:

– И тогда кирпич упал прямо на ногу противному хозяину…

– И тут поднялся ветер, и пакет залепил рожу, и хозяин грохнулся в лужу!

Они горячо сочувствовали пакету: ведь дети, как собаки, остро чувствуют хорошего человека. Бабушка, пока была жива, вздыхала:

– Это он про себя рассказывает. Он у нас лошадка по гороскопу. Сунут в зубы сахарок, похлопают по крупу. Он и рад-радёшенек: из кожи лезет, жилы рвёт. Умники свесят ножки да понукивают, а этот дурак везёт да попукивает.

Дети прозвали его дед Пакет.

***

Марина жила с дедом. Дед был тихий, вполне безобидный сумасшедший. С ним не приходилось перекрывать газовые и водяные краники, и затыкать розетки заглушками. Он страдал бзиком другого рода, который (позже определили в больнице) объясняется как навязчивый страх совершения насилия и является разновидностью обсессивно-компульсивного расстройства.

Видимо, дед пересмотрел новостей и был уверен, что рано или поздно подвергнется ограблению и пыткам. Хотя что грабить у инженера на пенсии: мешок почётных грамот и коробочки с ветеранскими медалями?

Первыми звоночками были рассуждения за ужином, что, конечно, всё у нас стабильно и идёт по плану, и мы другой такой страны не знаем, где так вольно дышит человек – но соломки подстелить не мешает. Дед не боялся четырёх всадников, а боялся сопутствующих явлений: хаоса и людей, привыкших убивать, с глазами тусклыми как обмылки.

Властям что: у них небось в дремучих лесах тайные посёлки с подземными хранилищами, по периметру вышки с охраной. А как быть простому люду, жить-то ведь охота? Говорят, свой дом – своя крепость, все бросились скупать участки и строить коттеджи. Ан нет: свои-то дома и есть самая уязвимая мишень №1.

Спрятаться бы в дальней деревеньке – но уголовники любят устраивать в глухих местах «малину», подальше от полицейских глаз. И до больнички деду далече – десять раз помрёшь, пока скорая довезёт.