Мармеладные улицы Анастасия Бестужева

У прилавка в гипермаркете стояла девушка, отрешённо смотревшая на стеллажи, полные разного рода сладостей: зефира, конфет, мармелада, шоколада, эклеров и прочего, что пёстрыми переливами цветов так и искрилось в отдалённом уголке магазина. Ей было около 20 лет. Кожа её лица имела слегка болезненный бледный оттенок, скорее всего не постоянный, а временный, что, впрочем, не мешало ей выглядеть привлекательно, ведь кроме этого она обладала на редкость густыми чёрными волосами, кольцами от плеч струившимися к поясу, и аккуратными ярко-алыми губами, которые замечательно ей подходили, как и правильно очерченные графитовые брови. Они, немного строгие по своей природе, могли создавать обманчивое впечатление об их носительнице, если бы не маленький нос, который придавал девушке нежности. Большие её глаза с синеватыми впадинами снизу не прятали разраставшуюся тоску, напротив, их пустота сочила из себя душевные переживания. Она была неподвижна, казалось бы, совершенно бесстрастна. Мимо, не обращая на неё никакого внимания, сновали люди, занятые своими делами и своими покупками. Девушка словно замерла во времени, и, расположись она у прилавка менее красочного, она бы ничем не выделялась вовсе, потому что была неприметно одета: в тёмно-синюю демисезонную куртку без капюшона и чёрные брюки, облегающие её худые ноги. Но она расположилась здесь, и контраст оказался неизбежен. Демонстрируя наружную стойкость напускной холодностью, параллельно девушка воплощала внутреннее пассивное бессилие и чуждость окружающей обстановке.

– Валерия!– крикнули её сзади,– Валерия!

И в картину, по центру которой находилась Валерия, влилась ещё одна девушка, несколько оживившая пространство возле своей сверстницы-подруги.

– Я тебя потеряла,– быстро заговорила она, приблизившись,– Вишнёвого не было, я взяла клубничный кисель. Подойдёт?

Валерия без эмоций кивнула.

– И лимонад на всякий случай. Обычай этого не требует, но я подумала, вдруг кто-нибудь не захочет кисель.

Это была блондинка с постоянной и беспричинной, удивительно лучезарной улыбкой, отбрасывающей по сторонам ямочки, и блестящим, как звёзды, мягким взглядом. Выпрямленные волосы, лесенкой спускавшиеся к лопаткам, едва касались её щёк, которые окрасились лёгким румянцем, сочетавшимся с надетой на ней розовой курткой, и косая чёлка чуть закрывала тонкие дугообразные бровки. Во всех движениях этой стройной девушки чувствовалась какая-то непринуждённость, свободная простота, завидная уравновешенность, и на её персиковом лице полностью отсутствовала печать томности, прослеживавшаяся у Валерии. Но вместе с этой томностью отсутствовало и то глубокое понимание, которое можно было отметить при длительном наблюдении за её темноволосой подругой. Однако эту горестную особенность заменяла ей насущная деятельность, не нуждающаяся ни в каком анализе.

– Ещё я всё-таки отыскала красные салфетки,– с участием продолжила она, принявшись изучать содержимое в набравшейся корзине, – поэтому…. Так, морковные котлеты, рис, изюм…. Поэтому, вроде бы, всё,– и тоже замерла на какое-то мгновение, потупившись в пол, затем уточнила,– Всё?

– Мармелад… ещё остался, Мил,– с паузой сухо вымолвила Валерия, не отрываясь от названного продукта.

– Ах, да…. А я-то думаю, что ты тут топчешься.

Ответа не поступило.

– Ну, что гадать,– зашевелилась Мила, потянувшись к упаковкам,– Вариантов немного. Жёлтый, наверное, не очень подойдёт для подобного мероприятия, синий…

– Как он мог нас бросить,– перебив, выпалила Валерия, да так неожиданно, точно бы они ничего подобного не обсуждали до сих пор.

Мила, сражённая короткой фразой, задержала руку навесу и отстранила от мармелада. Глаза у неё резко потускнели, губы разгладились в прямую нить. Она будто вернулась к забытой мысли, приняла схожее Валерии выражение, и обе девушки застыли и бессмысленно устремили взоры в никуда.

– Судьба такая,– всё же нашлась блондинка и возобновила разговор, спустя минуту.

– Он понимал меня, как никто другой. А теперь его нет. Исчез в один миг,– не до конца осознавая смысл своих слов, произносила Валерия.

– Это его выбор.

– Но почему он выбрал самоубийство? Точнее…. почему сейчас?

– Я не знаю.

– Так тяжело…

– Валерия,– Мила положила ей ладонь на плечо, и в этом жесте вдруг оголился скрытый за внешней простотой духовный не раздробленный стержень,– Егор был дорог нам всем.

– Мы должны были помочь…

– Иногда мы не в силах. Что должно случиться, обязательно случится. Рано или поздно. Тем более он всегда казался иным…весёлым.

– Я знала, что он не любит жизнь.

– А за что её любить? Ты читала, что он писал?

– Конечно.

– Ну вот.

– Тебе жаль его?

– Нам хуже, Валерия, потому что мы остались.

– И как теперь?

– Как всегда.

– Но что он вытерпел…

– …И что терпим мы теперь – не соотносимо,– дополнила Мила и вновь потянулась к мармеладу,– Надо думать о нас, о том, как выдержать, перезимовать. А безвозвратного не вернуть. Итак, белый или красный?

Валерия подумала.

– Бери белый… Красный – с кислинкой.

– Ну вот, так-то лучше. И нам, между прочим, пока везёт,– заметила блондинка, распознав черты лишь усилившегося отчаяния Валерии.

Та вопросительно повернулась на подругу.

– У нас хотя бы выходной, в отличие от Сергея.

Валерия, усмехнувшись, выдохнула:

– Да, его институт опять отличился…

– Поэтому ещё не знаю, кого жалеть: Егора или беднягу Сергея, который сейчас,– девушка задрала рукав и кинула взгляд на часы,– уже, наверное, в праздничной пробке.

– Даже не представляю,– подтвердила Валерия,– как он там…

Сергей Полонский, проторчав 40 мучительных минут среди толпы, тянувшейся бесконечной очередью, на остановке близ своего дома в тягостном ожидании нужной 66-ой маршрутки, которая дважды – переполненная – проехала мимо, и всё-таки втиснувшись чудом в третью, действительно, уже находился в праздничной пробке. Не лишним будет отметить, что погода стояла премерзкая, какова она обычно в ноябре – с острым холодом, разрывающим кожу на куски, и колючим ветром, пронизывающим до самых костей, когда ещё нет снега, но температура уже прилично перевалила за минус. Когда по утрам везде зернистая изморозь, а по вечерам – неудержимо быстрая, поглощающая небо и землю багровая тьма. И трава, не прикрытая белым покрывалом, суха и безжизненна, и всё такое серое, неприятное, унылое, что от любого прикосновения к чему-то в пальцы словно вонзаются маленькие иголки.

Почему же Мила назвала пробку праздничной? Всё потому, что календарь сегодня показывал 4ое число 11ого месяца в году, которое знаменовало собой День народного единства, по случаю чего всегда перекрывали некоторые дороги в городе для торжественных шествий и демонстрации. Исключения, конечно, в этот раз не произошло, и все машины бросились объезжать перекрытые пути через Виноградный проезд – улицу, где дороги никогда не выходили из строя, с очаровательным издалека мостом, который обрамлялся по бокам большими искусственными гроздьями фиолетового винограда, светящимися по ночам. В данный момент маршрутка, на которой ехал Сергей, разместилась именно там. Впрочем, пробки на этом мосту участились и без подобных праздников по той причине, что крайняя из двух линий первой стороны моста разрушилась. Разрушилась частично, образовав обрыв, из-за которого полосу перекрыли в начале и в конце, и для перемещений вперед, к улице Лимонной, где скомпоновались высшие учебные заведения, куда и направлялся Сергей, да и многие другие люди, осталась одна дорога. К счастью, хотя бы обратно ехать было проще, ведь на второй стороне моста по-прежнему существовали две линии, однако никто не мог точно знать, надолго ли это.

Сергей, испытавший неописуемое блаженство, запрыгнув озябшим до предела в тёплую маршрутку, а состоялось это примерно час назад, вскоре пожалел о своих поспешных выводах, что худшее позади. Духота образовалась настолько сильная, что он жаждал вернуться на ледяную остановку или, по крайней мере, готов был, кроме шапки, которую давно снял, снять ещё и куртку, если бы имелась возможность. Но возможность не имелась, ибо маршрутка забилась народом более чем под завязку, и даже слегка пошевелиться удавалось с трудом. Ситуация усугублялась и тем, что вот уже полчаса все транспорты в радиусе двух километров застряли и продвигались лишь изредка с черепашьей скоростью. Таким образом, расстояние до остановки, на которой Сергею выходить, сокращалось по крупицам, и привычная каждодневная жара в салоне, неудивительная при подобном скоплении людей в час пик и обыкновенно терпимая, так как ехать меньше часа, теперь делалась совершенно невыносимой. Увы, но даже люк на крыше водитель успел плотно запереть в преддверии зимы. Сергей утомлённо жмурил глаза, щипавшие от падавших на них со лба капелек пота. Что говорить о волосах, шее и спине – здесь тоже всё промокло, как и у остальных попутчиков-бедняг. Наушники, выпавшие из ушей, были хаотично разбросаны по плечам, так как музыка не только не спасала, не отвлекала, но и начинала раздражать. Не хотелось также осквернять хорошую мелодию отвратительной обстановкой. Хотя глубокие вздохи, жалобное нытьё, переговоры о ерунде между знакомыми и мимолётная разнообразная брань между не знакомыми – не являлись лучше. Но Сергей, иногда фокусируясь на тех, кто рядом варился в собственном соку, будучи законсервированным в маршрутке, как килька в банке, понимал – ему пока везёт. Во-первых, он высокого роста, что позволяло дышать воздухом у самого верха салона, где тот чуточку, но, тем не менее, свежее и не столь ужасно спёрт, как, допустим, ниже головы на две. Так, например, страдала девушка в предобморочном состоянии, попеременно глотающая воздух ртом и пытающаяся безрезультатно махать на себя ладонью. Во-вторых, у Сергея не имелось при себе слишком тяжёлой сумки, как у парня, притеснённого к нему бок о бок, который то и дело перекладывал свою ношу с ладони на ладонь, каждая из коих уже была огненно-красного отлива. Сергей держал лишь лёгкий рюкзак с парой лекционных тетрадок. И, наконец, в-третьих, он стоял в середине маршрутки, что позволяло хотя бы расположиться в удобной позе, в отличие от тех, кто зашёл внутрь значительно позднее и сейчас топтался в начале, у самой двери, где народа больше. И, правда, кому-то там приходилось держаться лишь на одной ноге. Тем, кто сидел, легче, как могло показаться, не было, потому что на некоторых из них практически легли, и дышать там, соответственно, оказывалось вообще нечем. Сергей чаще наблюдал за женщиной в правой от него стороне, которая сидела и поминутно делалась зеленее и зеленее, отчего складывалось впечатление, что вот-вот и её непременно стошнит.