Как ужасное и загадочное может перекликаться с прекрасным и таинственным? Ужас и красота в загадке. Тьма окутывала сон Генриха, но тьма источала и красоту и ужас, чудо и страх. Или же он не спал. Он то и дело просыпался и выглядывал в окно, опасаясь, но в то же время, ожидая увидеть черного всадника.

Похороны отца прошли накануне. На них практически никого не было. Все боялись проклятия.

Утром, поднявшись, и собравшись спуститься в столовую, Генрих услышал отрывки разговора его матери с её старой знакомой, известной на всю округу сплетницей, главной по распространению разнообразных слухов и примет.

– Ой, горе-то какое? – причитала та.

– Да что уж теперь говорить, – прервала её мать. – Мы последние годы жили, как на кладбище.

– Господь с тобой. Ой, как негоже так говорить. Да ещё о своём муже.

– Эх, Анжела, ты же всё прекрасно понимаешь…

– Понимаю, голубушка, понимаю, но вслух не произношу. Грешно это… Всё грешно. Уж как владыка наш, Фридрих, отдал богу душу, так и началось у нас брожение повсюду. Ну, да ладно, что это я о нём.

– Действительно, дорогая, не уходи так далеко, итак, на месте тяжко.

– Я тебе больше скажу, соседи на нас косо смотрят…

– Что ты хочешь сказать?

– Да прибрать к рукам хотят, как и там, на севере.

– А что на севере, Анжела?

– Захватили родственника нашего графа, разорили, камня на камне не оставили.

– Бог с тобой. А наш-то что?

– Давеча узнал об этом. Письмо пришло к нему, ещё, почитай с месяц назад со странствующим монахом. Брат его просил дочь свою приютить.

– Дочь?

– Дочь, единственную наследницу, да без кола да двора. А наш-то и обрадовался. У самого ни жены, ни детей не осталось. Вот радость старику на исходе лет. Сам-то он уже не тот, совсем одряхлел. Герцог в последний раз решил обеспокоить его собранием. Генрих твой на полных правах будет принимать участие.

– Да он итак с семнадцати лет там. Ой, сынок, пришлось ему натерпеться. Дай бог про дядю Альберта ничего не помнит.

– Вспомниться, поверь, все вспомнится. Сейчас такое твориться в округе.

– Что ты, мать, все пугаешь.

–Давеча, тот дуб, на котором Альберт повесился, был весь воронами покрыт. Так не улетали, нечистые, пока мужики их дубьем не посбивали. Не к добру это. На границе земель весь скот пал. По ночам из леса вой доносится, да, слыхивала я, что огонь там адский видели. Никак ведьмы на шабаш сбираются. А в прошлую ночь у крестьянок сразу четыре сына родились. Ой, к беде, к войне. Недаром соседнее графство на нас смотрит.

– Да и мы на них, Анжела. У них, поди, не лучше там…

– Уж не знаю, как у них, мне нашей земли хватает. Дурные, дурные приметы…

– Да ты меньше приметам верь.

– Да как им не верить-то, когда всё одно к одному. К Герамине бы сходить…

– Господь с тобой, Анжела, она ж сама, что ни на есть, ведьма первая.

– Вот и я боюсь. Боюсь близко к лесу подойти. Ой, беда, беда. А граф наш. Я тебе и не рассказала, не докончила. Племянница его с севера приехала-таки…

Анжела замолчала.

– Что ж ты? Приехала, стало быть, хорошо теперь графу.

– Приехала. Одна! Через весь край. Одна на повозке.

– Это как так?

– А так, говорят, все слуги по дороге, кто помер, кто разбежался, кого поубивали вороги, да разбойники… А она одна цела, целехонька. Только без вещей – все разграбили.

– А её не тронули?

– То-то и оно, всё странно у нас происходит.

– Ты видала её али как?

– Я нет, но, слышала, красоты она неземной. Молода. Как она сама смогла добраться? Грамоты все при ней.

– Это ты к чему, мать?

– А к тому, что могли враги наши вместо племянницы графа, лазутчика заслать, а то и ещё чего похуже.

– Чего уж хуже?