Несмотря на быстро наступающие сумерки, за окном еще просматривалась терраса. Да и без нее вид со второго этажа был просто великолепным: сплошное море. Мечта рантье всех мастей и простаков, насмотревшихся историй made in монструозный Голливуд. Раздвинув створки, я вышла на террасу, – и к морю тотчас прибавился ветер и некоторые, до сих пор скрытые детали пейзажа: одинокое дерево, пристань, дорога, часть каменистого пляжа, почивший в бозе филиал океанариума и маяк на самой оконечности Талего – его темный силуэт врезался в небо.

Прямо под террасой находилось некое подобие садика. Попасть в него можно было из салона, но имеет ли смысл попадать? Ничего там нет, кроме большого горшка с кактусом, пары непрезентабельных садовых скульптур и того самого одинокого дерева. Надо бы поинтересоваться у аборигенов, как оно называется. Я видела такие деревья на побережье: они похожи на ели, но совсем не пушистые, и ветки достаточно далеко отстоят друг от друга, поднимаясь вверх под одинаковым углом. И еще больше, чем на ели, они похожи на ритуальный подсвечник менору.

– Вот ты где! – раздался голос ВПЗР за моей спиной. – Здорово, да? Красотища несусветная…

– Вы про вид? Вид – ничего себе…

– Ты не возражаешь, если я займу эту спальню?

– Вы ведь ее уже заняли. А где собираетесь работать?

– Еще не решила… Ты осмотрела дом? Есть подходящее место для кабинета?

– Разве что салон…

– А море оттуда видно?

– Наверняка… видна какая-то часть.

– Ладно, с кабинетом мы разберемся завтра. А сейчас ты должна сделать две вещи. Во-первых, снять со стены эту девку. Она меня раздражает…

Так и есть, бедняжку Пенелопу изгоняют из временного вэпэзээровского рая, не дав даже возможности оправдаться за сожранную в полной несознанке емкость с шампунем. Не дав покаяться в грехах, густо вымазанных краской для волос. В жизни, в отличие от собственных книг, ВПЗР довольно предсказуема. Как и любое этническое божество, так и норовящее сунуть простому смертному шкворень в задницу.

– …Вешала ее не я, так что и снимать не мне. Переходим ко второму пункту программы.

– Второе: не мешало бы поужинать. Предлагаю тебе сходить и заказать столик в кафе.

– Думаете, там не протолкнуться? Все столики зарезервированы в связи с выступлением на местной сцене цирка дю Солей?

– Да, это хорошая фраза, – секунду подумав, сказала ВПЗР. – Я, пожалуй, ее ангажирую…

– Не забудьте указать авторство.

Забудет. Забудет намеренно, если вообще когда-нибудь воспользуется. А если воспользуется – то переиначит до неузнаваемости и всунет совершенно в другой контекст – без цирка, но с Пекинской оперой, русским балетом, бродвейским мюзиклом и стендап-шоу, где у микрофона корячится еще не забронзовевший Вуди Аллен.

Все эти домыслы оттого, что я никак не могу вникнуть в особенности устройства головы своей работодательницы. С анатомией, в общем, все понятно: голова у ВПЗР самой обычной формы, но при этом имеются две макушки, как у самых настоящих баловней судьбы. Пока, правда, их волшебные свойства не проявились проявились не в полной мере, но ждем: с минуты на минуту, со дня на день, с года на год.

Внутри ее черепной коробки все сложнее. Иногда мне кажется, что там арендует помещение химическая лаборатория. Этажом ниже расположились подпольный цех по производству колбасы пиратских DVD, ломбард, фабрика по пошиву одежды (все рабочие там – индонезийцы, а не хламоделы-китайцы, как некоторым может показаться).

Индонезийцы борются за качество.

Конечно, им иногда не хватает фантазии сочинить революционный фасон; авангард – не их стезя, но с лекалами известных фирм они управляются виртуозно. И даже могут привнести какую-то деталь лично от себя: фрагмент национального орнамента, пуговицы нестандартной формы, вышивку на воротнике. Химическую лабораторию тоже не стоит сбрасывать со счетов: она отвечает за расцветки тканей. Персонал лаборатории (сплошь выходцы из Западной Европы)