А борноволоком в эту весну пришлось работать мне.

– Маньша, хватит спать! Вставай – боронить поедем!

Я вскакивала, наскоро умывалась, выпивала чашку молока с травяной лепёшкой, надевала свою сермяжку и натягивала обутки. Лошади уже были готовы. Мы с отцом ехали на телеге, в задке везли бороны.

Лошади были слабосильные от бескормицы. Один раз Воронушка упала прямо в борозде, запутавшись в постромках. Меня как ветром сдуло – так и полетела, прямо через голову лошади. В другом каком случае, сильно ушибившись, я закуксилась бы… Но Воронушка билась в постромках и не могла подняться. Отец стал её распрягать. «Нарушили кобылёнку, ироды! Задыхаться стала, запалили её, сволочи проклятые», – ругался он сквозь зубы.

– Мало нынче посеем супротив прошлых-то годов, – сказал он дома матери, – а чё поделаешь, семян-то боле нет.

– Зато я целых три гряды огурцов насадила! – шутила мама. – Благо, семя огуречное у нас коммуна отобрать не сподобилась… Всё же, хоть и огурцы, летом какая-никакая еда будет!

Семенной картошки тоже было мало, кое-как выручили соседи. Хлеб стряпали с лебедой, крапивой, молочаем. Выкапывали корни одуванчика и других трав. Всё шло в пищу. Некоторые травы ели сырыми… А перед тяжёлыми работами, пахотой паров и сенокосом – очень кстати – в лесу пошли грибы. Словом, вся наша, изрядно отощавшая, семья держалась.

– Мать собери-ка чё-нибудь. Поеду-ка я с Василком в Ерзовку, – сказал отец после очередного припадка сына, – там, сказывают, знахарь хороший объявился, Колмаков Тихон Егорович.

– Да чё везти-то? У меня вон одна кринка масла да яичишек десятка три, больше ничё нету, – развела руками Парасковия.

Уехал отец с Васей очень рано. Вот уже и показалась Ерзовка. По дороге из деревни неспешным шагом идёт мужик.

– Не подскажешь, где найти Тихона Егоровича? – спросил Панфил путника.

– Это я и есть. Что вам нужно? – усмехнулся прохожий.

– Да вот, сына везу – падучая у него.

– Ну что ж, выходит, обратно мне домой возвращаться, – ответил знахарь и зашагал в сторону Ерзовки рядом с телегой.

– Вон, правь к тем воротам, – Тихон Егорович махнул рукой в направлении добротного заплота, скрывающего аккуратную избушку.

Подъехали к ограде – хозяин отворил ворота:

– Лошадку-то распрягите да под навес поставьте, а то за оградой-то, на самом солнцепёке, жарко… Ну и колодец тут под рукой – попоить можно. А теперя заходите в избу да объясняйте всё по порядку.

Панфил подробно рассказал, как да что, с какого времени и от чего начались припадки у сына.

– А ты хочешь быть здоровым? – знахарь задал странный, нелогичный вопрос Василию.

– Ещё бы! – ответил тот, переводя удивлённый взгляд на отца.

– А ты мне веришь, что я тебя вылечу? Очень веришь? Я ведь не пилюлями, не травами лечу, а словами, внушением. Веришь?! – Тихон Егорович, не отрываясь, посмотрел в глаза Василию. – Вижу, что веришь! Иди за мной, – знахарь поднялся и увёл больного в горницу.

Панфил вышел на крыльцо.

Через час Тихон Егорович вывел Василия из дома.

– Сейчас у него припадок будет, – предупредил Панфила лекарь.

– Не может быть! – удивился Панфил. – У него раз в месяц приступ бывает, а последний – неделю назад был.

– А этот будет сейчас, и последний, – сурово, не допуская возражений, сказал знахарь, укладывая Василия в телегу.

Больной послушно улёгся, и, действительно, вскоре его стало стягивать судорогами и начался припадок.

– Падёт ишо с телеги-то! – подскочил к сыну Панфил.

– Погодь! – остановил его знахарь. Взял обе руки больного, и Василко сразу затих. – Пойдём, отужинаем, – обратился к Панфилу Тихон Егорович, – твой-то теперь до утра не проснётся.