– Спасибо, хозяюшка, за тепло и за воду, нагрелся и лошадку напоил.

– Не за что! Езжай с богом! Доброй тебе дороги!

В сумерках показалось Ялунинское – большое богатое село, раскинувшееся вдоль дороги.

Пока обстоятельства складывались в пользу Панфила, но основное было впереди. «Если его покупателей нет в пожарнице, то они непременно должны быть у этого мужика, с ним они, скорее всего, давно знакомы. Раз они вместе распивали у лесника, то этот Яков Лукич должен их пригласить к себе ночевать», – размышлял он.

– Девушка, есть у вас тут дом приезжих? – спросил Панфил у повстречавшейся ему по пути женщины.

– Нету-ка никакого, – ответила она, уставившись свиными глазками.

– А скажи, пожалуйста, любезная, где тут Яков Лукич живёт?

Баба подумала-подумала, собралась с мыслями:

– А какого тебе Якова Лукича? Потанина али Ялунина? Один молодой, а другой шибко старой.

– Ну, конечно, молодого.

– А! Тогда Потанин. Вон туда езжай. Той улицей! – показала направление баба. – Там будет проулок, от него первый дом.

Панфил быстро нашёл проулок, а затем и дом. Осторожно толкнул калитку – заперто. В доме горит свет, но окна закрыты на ставни. Припал глазами к щели ставня, прислушался: говорили несколько мужчин, но о чём, не разобрать. На столе блестит никелем самовар, на противоположной стене качаются тени, вот потянулась со стаканом рука. Ставень открыть нельзя – закрыт изнутри на пробой. Стоять так и глядеть – нет смысла, да и увидит кто-нибудь. Осторожно, бесшумно перемахнул через заплот во двор. Нигде никого. Слышно, как под крышей лошадь похрустывает сеном. Ага! Вот их сани, и все покупки тут, и лошадь стоит под навесом. Обследовав до малейшей подробности двор, нашёл калитку, открыл её настежь и подвёл к ней Рыжка.

Собрался с духом, бесшумно зашёл в сени, нашарил в потёмках скобу и резко рванул дверь в избу, появившись внезапно, как привидение. Должно быть, вид его был страшен.

За столом сидели несколько мужиков, пили чай. Бледные, с выпученными глазами, они смотрели на отца, как на призрак, но он ни на секунду не дал им опомниться: «Я не один! На улице мои товарищи! Отдайте мне мой товар и семнадцать рублей, и я вас не знаю! Вот ваша сотня! Иначе вас сейчас арестуют, как фальшивомонетчиков».

Всё произошло в мгновение ока. Покупатели были застигнуты врасплох. Старший дрожащими руками подал отцу деньги, получив обратно фальшивую сотенную, и только мог выговорить: «Петро, отдай ему всё».

Преступники были ужасно поражены происходящим, им и в голову не пришло, что перед ними всего один человек, и тот совершенно безоружен.

Панфил быстро через калитку перетаскал в свои сани гусей и поросят…

– Где это ты столько дней ездил? Уехал в город и как пропал. Мы уж тут все иззаботились, – поинтересовалась дома жена.

– Ой, мать, и не говори, сколь за эти дни я пережил приключений – чуть до самой Алапаихи не доехал! – и он рассказал ей всё.

– Да как ты решился так рисково да необдуманно? – удивилась Парасковья. – Не знаешь ведь, чё оне за люди, убили бы, и концы в воду, и сроду отродясь тебя бы никто не нашёл. Да искать-то где? Недаром мне тут всё худые сны снились: горы, обрывы, пропасти – к опасности это.

– Да получилось как-то само собой. Бог помог!

Сейчас, находясь в бараке, Панфил вновь и вновь прокручивал в памяти события тех лет. «Там-то было намного проще: ехал в погоню, сразу по горячим следам, – думал он, лёжа на нарах, – здесь же совсем другое дело десятилетней давности, а главное, никто толком ничего не знает. Свидетель-то всего один – пьянковский мужик Абунтий… Где бы ещё найти людей, которые знают про зверства Каина? – И вновь, и вновь проявлялись в памяти страшные бело-розовые и багровые шрамы на спине мужика. – Как только освобожусь от этих проклятых лесозаготовок, так и, домой не заезжая, в Пьянкову и в Крутиху. Надо узнавать, выспрашивать народ, собирать свидетелей».