Вперед вышел герцог Норфолк, своекорыстный старый солдафон:

– В таком случае, мадам, вам запрещены любые контакты со вдовствующей принцессой, как теперь должна именоваться ваша мать. Вам не разрешено с ней видеться до тех пор, пока вы обе не образумитесь.

– Неужели мне даже нельзя написать ей прощальной записки? – глотая слезы, спросила Мария.

– Нельзя.

– Очень хорошо. Но если вы рассчитываете своими запугиваниями заставить меня подчиниться, то сильно ошибаетесь. Моя мать является законной королевой, и я никогда не стану называть ее вдовствующей принцессой. И никогда не признаю леди Анну королевой.

– Решать вам, но тогда вся ответственность ляжет на вас! – рявкнул герцог Норфолк.

После чего члены депутации поклонились, на сей раз менее почтительно, и вышли из зала.

Три дня спустя пришло письмо, скрепленное печатью королевы. Сперва Мария решила, что послание от матери, но, как оказалось, письмо было от Ведьмы.

«Я не стану его читать», – решила Мария. Она не желала иметь ничего общего с этой женщиной. Но искушение оказалось сильнее. Она должна была знать, что в том письме.

Письмо было достаточно сердечным – оливковая ветвь, по крайней мере с виду. Анна приглашала Марию прибыть ко двору. Если та признает Анну королевой, это поможет умилостивить ее отца, чрезвычайно недовольного дочерью.

Итак, они собирались подкупить ее, тем самым заставив подчиниться!

Кипя от ярости, Мария быстро набросала ответ, перо буквально летало по бумаге. Она не знает никакой другой королевы, кроме своей матери, писала Мария, но, если мадам Болейн – принцесса демонстративно не использовала никакого титула – походатайствует за нее перед отцом, она, Мария, будет премного ей благодарна.

Тон следующего письма Анны оказался уже не таким дружелюбным, однако Марию в очередной раз пригласили ко двору.

Мария снова дала Анне отпор и только после отъезда гонца начала думать о последствиях.

Приглашений ко двору больше не поступало. Но затем Мария узнала, уже от леди Солсбери, что Генри Поул подслушал, как Анна публично угрожала выбить из Марии всю ее гордость, порожденную необузданной испанской кровью. Итак, битва началась, и если Анна настроена не давать врагу пощады, тогда Мария станет для нее достойным противником.

Мать не давала о себе знать, и не было никакой возможности получить от нее весточку. Мария часами стояла на коленях, молясь за мать и умоляя Пресвятую Деву облегчить ее страдания. Однако принцесса не сомневалась, что королева будет твердо стоять на своем.

Отчаянно нуждаясь в хоть каких-нибудь новостях, Мария написала письмо мессиру Шапюи и поинтересовалась у леди Солсбери, не может ли мастер Хейворд, гонец Генри Поула, отвезти письмо своему хозяину. Мария напряженно ждала ответа, с ужасом представляя, что будет, если послание перехватят. Шли дни, но ответа так и не было.

Но вот в один прекрасный день в Хансдон приехал мастер Хейворд. В его суме лежал запечатанный пакет для Марии. Мастер Хейворд молча вручил его ей, когда в комнате не осталось никого, кроме леди Солсбери. Письмо от Шапюи!

Мария ушла к себе в спальню, чтобы в одиночестве прочитать послание. Из него она узнала все, что хотела знать.

Как она и предполагала, мать мужественно встретила новости о вынесенном Кранмером решении. Она взяла перо и вычеркнула слова «вдовствующая принцесса» на документе, переданном ей на подпись для подтверждения, что она больше не королева, причем сделала это с такой силой, что кончик пера порвал пергамент. После чего решительно заявила, что раз уж она коронована и миропомазана как королева, то будет величаться так до конца своих дней. А когда ей напомнили, что законной королевой сейчас является ее величество Анна, Екатерина возразила, что знает, чей властью это сделано, и объявила, что не подчинится ничьему решению, кроме решения папы.