Самое сложное оказалось найти выход из городка подземного. Я увидел, что выходы, енто вовсе не выходы, а входы. Эскалаторы бегают в разные стороны, толпы проносятся рядом.

– Как выбраться-то отседова? – ору я чуть ли не матом.

– Шут его знает, – отвечает такой же заблудившийся как и я.

– Ну холера, – думаю я. – Попал ты старый в восьмой круг ада.

И указатели все как один в разные стороны. Миньоны в костюмчиках не сговорчивые, чет бубнят себе под нос хрен разберешь. Людищи проходят мимо, и никто даже не улыбнётся. Все в своих безобразиях замкнуты.

Ну думаю, как тя победить-то столица, ты моя, непобедимая. Наполеон тоже поди заплутал, до сих пор, наверное, где-то тут в застенках шляндает.

Выбраться мне помог случай. Я шел по цветным стрелочкам и набрел на диву всю в белом она-то и вывела меня к свету. Так-то оно, дочка и было. Чесслово, как на духу. Зуб бы дал, но он последний.

Дива та мне грит – «Уматывая старый дурень отседова, не то харей твоей мыть здеся буду, иш понаехали!».

Я и дал деру до выхода, бежал так, шо пятки горели пока свет вдалеке не увидел и ветерок свободы не почуял. А швабра та, с лентяйкой в руках до сих пор по ночам снится.

Дед помолчал немного, призадумался, и продолжил уже спокойнее: – «Как я рад, шо прогулы по террыторыи мне разрешил халатник белый. Только вот, на погоду я реагировать стал серьезно. Надо бы ширнуться таблеточкой, да укольчик поставить. Пойдем, девица красна, приласкаешь добро молодца. На пятую точку его еще раз взглянешь, видать изменилось в ней чаво! Ха-ха-ха, ты-ж таких отродясь не видала! Посторонись кляча стара, вишь добры молодец притомился и хочет байньки».

Держа старика под руку и тихонько посмеиваясь Анка, нажав кнопку выключила диктофон и повела его до палаты. По правилам конечно, нельзя людей без разрешения записывать, но сестричке уж очень байки стариковские нравились. Она их потом себе в тетрадку записывала и перечитывала знакомым.

Друзья веселились до упаду, думая, что все это придумала она. На вопрос будет ли продолжение, девушка лишь загадочно пожимала плечами думая о Матвеиче. Он, конечно же, никогда не узнает о существовании той тетради, а рассказы его возможно, когда-нибудь станут смешными легендами.

Масленица подходила к концу. В доме Петровых не было не крошки еды, кроме последнего скорченного, слегка заплесневелого блина. Он лежал на тарелке в середине стола и вся семья, переглядываясь алчно косилась в его сторону. Все, кроме маленького Димы. Он лежал под столом и тихонько плакал, от голода у него не было сил даже подняться.

Дима умолял маму дать ему этот последний блин, но она была против. Еда в доме Петровых должна достаться только самому сильному, кем-то придётся пожертвовать.

Пока Дима, улучив момент, смачно чавкая жевал сворованный блин, отец за его спиной уже готовил печь, а мать ставила на плиту маленькую кастрюльку с водой.

Похоже у семьи Петровых намечалось сегодня жаркое. Подождав пока сын доест свой последний блин, отец вынул из-под лавки топор.

Я критик, сквернословие моя профессия. Ух сколько я рассказов поимел вы и представить себе не можете. Я мастер вставить дерзкое словцо, обругать и унизить. Я в этом лучший и мне это нравится.

Мои рецензии бьют рекорды по прочтениям, а сотни авторов точат на меня зуб норовя подставить. Сам я тоже когда-то пробовал писать, но безуспешно. Гораздо приятнее топтать в пыль бездарные начинания других и смотреть как эти недописаки с пеной у рта пытаются кому-то что-то доказывать. Убогие, жалкие создания.