Сцена c Маргаритой в спальне, с другой стороны, также, безусловно, восходит и к пушкинской сцене с Людмилой перед зеркалом, заточенной в замке Черномора, окруженного волшебными садами (происходящей у Пушкина аналогично в спальне героини):

До утра юная княжна

Лежала, тягостным забвеньем,

Как будто страшным сновиденьем,

Объята – наконец она

Очнулась, пламенным волненьем

И смутным ужасом полна;

Душой летит за наслажденьем,

Кого-то ищет с упоеньем;

«Где ж милый, – шепчет, – где супруг?»

Нельзя не заметить, что описание эмоциональных переживаний Маргариты, которая потеряла Мастера, имеет поразительное сходство c состоянием Людмилы, потерявшей любимого супруга, и наталкивает на мысль, что аллюзии Булгакова в его сцене в спальне не являются случайными. Булгаков сознательно или бессознательно рисует сцену пробуждения Маргариты в «башне особняка» – тоже «после страшного сновиденья», и это совершенно в ключе пушкинской сцены из «Руслана и Людмилы». Пушкинская деталь «Как будто страшным сновиденьем, /Объята…» совершенно совпадает с упоминанием у Булгакова в его сцене о сне Маргариты, который предшествовал ее пробуждению в ту роковую пятницу (сон Маргариты с четверга на пятницу мы еще будем подробнее анализировать ниже).

Маргарита (как и пушкинская Людмила, которая просыпается «на ложе грусти, ложе слез»), страдает по своему утерянному возлюбленному. «Cидя у печки и глядя на огонь», булгаковская Маргарита мучительно терзается трагической разлукой с исчезнувшим любимым: «Зачем я тогда ночью ушла от него? Зачем?» (гл. 19). Самые поверхностные текстовые сопоставления эпизодов Пушкина и Булгакова обнаруживают поразительное сходство не только в деталях описания сцены, но и по внутреннему психологическому состоянию героинь: «Утирая слезы, Маргарита Николаевна… локти положила на подзеркальный столик и, отражаясь в зеркале, долго сидела, не спуская глаз с фотографии» (гл. 19). Также в своей спальне перед зеркалом страдает и разлученная со своим женихом похищенная невеста Людмила в сцене Пушкина, она также тоскует о таинственной разлуке с Русланом:

Увы, ни камни ожерелья,

Ни сарафан, ни перлов ряд,

Ни песни лести и веселья

Ее души не веселят;

Напрасно зеркало рисует

Ее красы, ее наряд:

Потупя неподвижный взгляд,

Она <Людмила> молчит, она тоскует.

Людмила – «потупя неподвижный взгляд», Маргарита – «сидя у печки и глядя на огонь», обе переживают кризисное состояние – трагедию разлуки и потери любимого. Сюжет «Мастера и Маргариты» создается Булгаковым явно c отсылками к классической литературе.

Маргарита и Татьяна Ларина («И часто целый день одна / Сидела молча у окна»). Если говорить об общем плане создания образа Маргариты, то Булгаков, безусловно, представляет ее читателю в толстовско-пушкинском ключе. Рисуя свою героиню, он намеренно даже вводит пушкинский приём каскада многочисленных отрицаний: «Маргарита Николаевна не нуждалась в деньгах. <…> Маргарита Николаевна никогда не прикасалась к примусу. Маргарита Николаевна не знала ужасов житья в совместной квартире» (гл 19).

Этот прием, конечно же, нарочито усвоен Булгаковым из поэтики Пушкина, который его использует, представляя Татьяну: «Итак, она звалась Татьяной. / Ни красотой сестры своей, / Ни свежестью её румяной / Не привлекла б она очей. <…> /Она ласкаться не умела / К отцу, ни к матери своей; / Дитя сама, в толпе детей / Играть и прыгать не хотела / И часто целый день одна / Сидела молча у окна» (2:XXV).

Прием становится излюбленным у Булгакова в «Мастере и Маргарите», он использовал его не только в репрезентации Маргариты в романе, но и в описании своего Темно-фиолетового рыцаря. Подобное же пошаговое отрицание мы обнаруживаем у Булгакова при описании рыцаря в сцене полета: «…рядом с Воландом по правую руку подруги мастера… <..> …теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. Он уперся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не интересовался землею под собою, он думал о чем-то своем, летя рядом с Воландом» (гл.32). Такое описание явно сродни неоднократным отрицаниям Пушкина в «Бедном Рыцаре» («Жил на свете рыцарь бедный»; 1829):