– Тоже рад слышать… В трудах, а как же…

Про какую это партию он спрашивает?

– То есть, ну да. Странное, да, название.

Блин, почему-то нет в памяти, как она прошла регистрацию.

– А я как раз на утреннем заседании дал указание просмотреть еще раз их документы, мне через пару часов доложат… Да, сразу и позвоню.

Что за ёж твою двадцать – хоть убей, он не помнит.

Сразу выяснилось, вдобавок, референт, по этим делам, обедает. Он, министр, еще не обедает, а подчиненные лопают. А потом еще полдничать пойдут часа через три.

И поди ты, при таком питании ходят некоторые – даже худые.

Вот куда у одних уходит, и откуда у других берется? Ограничивает он себя второй год добросовестно, а с весом этим никак дело не движется. И врачи говорят – сосуды, давление… голова, конечно, в смысле будущего склероза.

Или – мысль неприятная прикоснулась – склероз уже есть?

Партия эта, Бурков говорит – прошла у них на днях регистрацию.

Может, путает?

Министр не то чтоб разволновался, но некомфортность почувствовал, и для успокоения решил прогуляться по кабинету.

Прошелся туда-сюда несколько раз и посмотрел в окно.

Еще прошелся.

Почувствовал совсем ясно, что сам уже хочет есть.

И только сейчас понял, что не продумал вопрос, который задаст референту. Нельзя же в лоб спрашивать о том, чего он не знать не может.

Так-так, работает голова – есть правильное и простое решение.

А вот и запыхавшийся референт.

– Вызывали, Николай Иваныч?

– Тут мелочь одна. Бурков насчет партии интересуется, которую мы днями зарегистрировали.

– «Эх, Россия»?

– Да.

– А что его интересует?

– Ну, в смысле чисто ли все.

– Чисто, Николай Иваныч, вы ж сами смотрели и подпись ставили.

– Помню. Только ты мне основные документы по ней сейчас принеси, – министр взял листочек, на котором ничего не было, – тут он мне несколько вопросов продиктовал, ну, конкретное кое-что. Сам знаешь, если Бурков прицепится…

– Да упаси господь, я в момент принесу.

Конгресс прошел на пятерку!

Было много гостей, собственно, больше несколько, чем самих делегатов. Казаки достойно сидели в передних рядах – в кителях с медалями и штанах с лампасами. Эти всегда готовы, эти свои. А чужим, может быть в некоторой ажитации – больно гладко складывалось его выступление – Митя показал шиш. Только неловкость вышла – шиш надо было показать очень многим, стольким, что шиш поднялся до уровня символа, и рука с ним сама собою взметнулась вверх. Батюшкам это не очень понравилось, но не страшно, батюшки тоже свои.

Через полчаса на банкете, после нескольких здравниц, люди начали пить уже просто так, а потом кучковаться по интересам и вести разговоры. Митя вдруг почувствовал, наконец, расслабленность и что слегка опьянел… как-то и во главе стола оказался один. Кто-то, впрочем, очередной, подошел подписать его последнюю книгу, и кто-то вежливо попросил разрешения присесть рядом.

Человек показался вроде виденным где-то – немолодой, хорошего сложения, в элегантном темном костюме сюртучного ретро-покроя, с тоже темной рубашкой, прихваченной у шеи малым воротничком с пуговицей блестящей, ограненной как будто алмаз – но крупный слишком, чтобы быть настоящим.

И голос низкий, знакомый и нет, произнес вежливые слова про его выступление – хорошие, прозвучавшие неформально – искренность голосом почти невозможно изобразить.

Как и глазами.

Глаза… нет, раньше они не встречались – такие бы он запомнил – цвет непонятен, взгляд уходит в крупные вбирающие все зрачки.

Обслуга проворно поставила гостю чистый прибор, и как положено для хозяина, Митя спросил, какую водку предпочитает прибывший.

Тоже приятная мелочь – за фирменную водку на его банкет, не покупную, а подарочную, случилась целая борьба, в которой, его решением, победил Немирофф.