– Я могу сдать экзамен. Я решу все задачи, и меня примут.

Саша замер посреди кухни. Он вдруг понял, что, возможно, так оно и будет.

Руфина Семеновна, выдержав паузу, громко произнесла: «Так… Саша, посуду оставляю тебе. Я за справочником…» – и медленно пошла по коридору, думая, что от этой странной девочки можно ожидать всего. И почему она, собственно, не может обладать выдающимися математическими способностями?…

Набор в школу закончился еще в апреле. Но завуч, энергичный невысокий мужчина лет сорока, внимательно посмотрев на Мареку и как-то размякнув под пристальным взглядом ее черных глаз, вдруг сказал: «А давай-ка мы попробуем! Я дам тебе наши тесты, порешаешь, посмотрим, что из этого выйдет. Мамочка, погуляйте где-нибудь часа два».

Руфина Семеновна слегка покраснела и взяла Мареку за руку: «Это моя внучка!» «Ну и бабушки пошли в наше время… Как, говоришь, тебя зовут, – Мария?» – И он повел ее в класс.

Через два часа Руфина Семеновна нашла Мареку в кабинете завуча. Он сопел над исписанными листами, а Марека ела печенье и задумчиво смотрела в окно.

– А, это вы. Удивительно! Феноменально! Маша говорит, что раньше училась в Архангельске, в обычной школе. Вот они, потомки Ломоносова! Конечно, мы ее берем. За полчаса она решила сложнейшие задачи очень, очень оригинальным способом, очень… – И завуч опять углубился в формулы. – Простите, я увлекся. Интересно, очень интересно… Зайдите, пожалуйста, в канцелярию, оформите все документы. Наш секретарь уже в курсе. А первого сентября ждем вас. Ты слышишь, Маша, первого сентября мы тебя ждем!

Куда же все-таки подевался тот атласный матрас? Эта мысль беспокоила Моисея все утро. Наконец все разошлись: Саша на работу, Рути с девочкой в школу пошли устраиваться. Дома никого не осталось, можно и прогуляться. Моисей покинул тесную раму и решил начать поиски матраса с первого этажа.

Разве можно было предположить, что все богатство, которое измерить-то было трудно, в один год растворится, рассыплется в пыль, растечется по непонятной и недоброй новой стране, не принеся никому ни пользы, ни радости?

Земля в Крыму, приобретенная для обустройства сельскохозяйственной общины, – «караимский земельный рай», – так я любил ее называть, – новые кенасы, табачный завод, сотни магазинов, этот дом, который с такой любовью замышлялся, строился, обживался, – все пропало. Видно, наказанье мне такое выпало – смотреть, как рушится оставленный мной благополучный мир, как умирают от отчаяния мои дети, как, в спешке побросав вещи в мои старые английские чемоданы, уезжают самые близкие и дорогие. Уезжают, не зная куда, зачем – только прочь отсюда, от унижений, голода, холода, болезней и слез. Дай-то Бог, чтоб там, куда занесла их судьба, хватило им сил не пасть духом, не озлобиться и не потерять веру.

В доме остались только племянники, Анна и Давид. Давид болел туберкулезом. Жену с детьми отправил в Симферополь, чтобы те оттуда перебрались в Европу. Сказал, что закончит дела, поправится и приедет к ним.

Анечка осталась с Давидом. Семьи у нее не было, из Москвы уезжать наотрез отказывалась, да и брата оставлять одного не хотела. Им власти отвели квартирку на первом этаже, где у меня раньше дворник жил.

А дом разделили на комнаты и заселили такое множество разных типов, каких я за всю свою жизнь не встречал. С другой стороны, хоть после смерти посмотрел, как оно бывает. Тех, которые достойные, мало было в моем доме. Все больше крикливые, грязные, неграмотные. Зачем мне на них смотреть? Как животные: пришли, поели что нашли, выпили, поругались друг с другом или с соседями – и спать.