– Привет! – малыш помахал им хвостом.

Словно молния, из пастей игуан вылетели раздвоенные языки и щелкнули по скорлупе, отправляя ее в заросли ядовитого плюща. Одновременный двойной хлопок по песку известил детеныша анаконды, что эти парни настроены не очень дружелюбно. Языки зашлепали по земле, пытаясь поймать извивающуюся малютку. Перепрыгивая через скачущие «капканы», анаконда метнулась в сторону, стараясь скрыться среди молодых побегов бразильской вишни45. Недолго думая, два братца, слово по команде, ринулись за ускользающей от них добычей.

Топот ног и яростное рычание заставили малыша сменить направление и искать спасения в бамбуковой роще.

Крокодил давно уплыл, а Маракуда и Онка всё стояли и слушали.

Слушали лес. Что-то насторожило их. До слуха друзей отчетливо доносились брань, угрозы, пыхтение и шум погони. Кто-то детским голоском взывал о помощи. Перед ними был крутой берег, и требовалось подняться на него, чтобы понять, что там происходит.

Подпрыгнув, Маракуда ухватился за лиану, свисающую с мангрового дерева, и, раскачавшись, забросил свое тело на самый гребень откоса.

Онка прыгнул следом.

В два прыжка ягуар взлетел на край обрыва и замер рядом с мальчиком. Однажды отец сказал ему: «Когда ты научишься в равной степени оценивать угрозу и шансы на успех, я буду знать, что мой сын вырос». С тех пор прошло два года: ягуар научился охотиться, защищаться и нападать. Мгновенно оценив ситуацию, он метнулся в джунгли, обходя игуан с тыла.

Всё было сделано ловко и бесшумно.

Ягуар исчез среди лавровых кустов, источавших запах камфоры, а Маракуда поднял сучковатую палку и, тихо ступая, пошел к зарослям бамбука, из которых игуаны тщетно пытались выковырнуть маленькую анаконду.

Тот братец, что был покрупней, забрался на поваленное дерево. Он непрерывно щелкал языком, всматриваясь в переплетение бамбуковых стволов. Второй братец – младшенький – грыз бамбук, стараясь продраться вглубь естественной крепости, за стенами которой прятался детеныш анаконды.

– Где он? – Младший братец время от времени вскидывал голову и кричал старшему: – Сориентируй меня!

– Где-то здесь… Грызи бамбук, а не то я разорву тебе морду.

– Я не вижу никого. Мы потеряли его, – ныла младшая игуана, боясь остаться без зубов из-за твердых бамбуковых стеблей.

– Я чувствую, он где-то рядом.

– Эй, ребята. Я здесь!

Игуаны вздрогнули и повернулись на голос. Перед ними стоял человек.

– Вы искали меня, – Маракуда подкинул в руке палку, поймал и еще раз подкинул.

– А это что ещё за урод? – старший братец хмыкнул и посмотрел на младшего.

– Мне кажется, что это человеческий детеныш.

– Ха, ха, ха! – игуаны закатились от смеха. – Какая прелесть! Вот им-то мы и закусим! – От предвкушения вкуснятины гребень на шее у старшего братца поднялся и встал торчком.

– Да уж, ужин сегодня удался на славу, – поддакнул младший.

Солнце исчезло за горизонтом, и сумерки пришли в джунгли. Нет света – нет остроты зрения. Игуаны плохо видят в темноте, и силуэт индейского мальчика расплывался у них с каждой минутой, теряя свои очертания и становясь всё более туманным и размытым.

Малыш, почувствовав защиту, тут же ринулся к человеку.

Извиваясь, он по ноге добрался до набедренной повязки, оттуда метнулся к человеческой руке, прополз по ней и уселся на плече. Маракуда слышал, как стучит сердце у анакондыша.

– Маленьких нельзя обижать, – сказал мальчик братьям и хлопнул палкой о ладонь, призывая их к битве.

Признать поражение, первыми покинуть поле боя – такое было не в правилах игуан.

– Это наша добыча, – прохрипел старший из братьев.