А детский сад. Я ненавидел его, но что я мог возразить? Ты брала меня за руку и вела в него. Каждое утро. Так было надо. Но мне он был противен. Там не было моего угла. Все чужое, все не мое, какие-то люди все время говорят, что мне надо делать, но ты все равно вела меня туда. Так было надо, ма. Потому что ты старалась делать как лучше. Делать так, чтобы я смог. И там смог. И здесь смог. Без тебя рядом. И каждый вечер ты забирала меня. Я бежал в коридор, когда в нем появлялась ты, чтобы побыстрее накинуть на себя уличную одежду, переобуться и вместе с тобой за руку идти домой. А уже дома ты разрешала посмотреть мультики и приносила бутерброд с колбасой, которую я очень любил. Тогда я еще не умел пользоваться ножом, но ты делала это для меня. Ты готовила, стирала, убирала, будила, мыла.

Ма, а помнишь, как ты спасла меня от армии? Ну не приспособлен я к службе. Я воздушный, ты родила меня двадцать первого октября, а какая армия для того, кому предначертано летать и создавать?! Не мое это. Ты пошла к университету, выловила на входе преподавателей, которые готовили к вступительным экзаменам, и уговорила их взять меня на подготовку. Это была ты, ма! Я поступил и не попал туда, где надо ходить строем два года. Я поступил и выучился. Теперь я знаю два языка и умею учиться.

Ма, а помнишь, как ты меня спасла от сволочных кредитов? Мне пришлось занять у банка немного денег, и уже через год я все вернул! Но потом что-то пошло не так, и я снова взял немного, а потом еще. И вот я уже не могу столько отдавать. На помощь пришла ты. Протянула мне пачку денег и попросила не тратить их по дороге в банк, а закрыть все свои долги. Это была ты, ма! И когда я снова, через несколько лет оказался на дне, на самом дне, которое только можно себе представить, ты ответила на звонок и, не задавая лишних неудобных вопросов, просто спросила номер карты. В тот день мне было настолько плохо, что я хотел одного – выпрыгнуть из тела. Исчезнуть. Мне было настолько больно, что терпеть не было сил. Но я терпел. Я несколько дней не хотел обращаться к тебе, потому что знал, что это мне надо помогать тебе, а не наоборот. Но в тот день, когда я позвонил, ты была последней надеждой и ты не подвела. Как всегда.

Ма, а когда я шучу, ты всегда говоришь: «Ну когда ты уже повзрослеешь?» А я не хочу взрослеть, ма, в том-то и дело. И вообще, что ты имеешь ввиду, когда говоришь о взрослении? «Стань взрослым», – говоришь ты. А это как? Чем я таким отличаюсь от настоящего взрослого? Голова уже наполовину седая, под глазами морщины, двигаюсь медленнее, чем тридцать лет назад, все меньше говорю и все больше размышляю, и я совсем перестал лазить по деревьям, чтобы срывать с самых высоких веток спелые яблоки – теперь я их складываю в пакет и взвешиваю на кассе; гоняю на велосипеде по сорок километров в день только для здоровья, а не для того, чтобы разогнать стаю голубей или покатать на багажнике девчонку. Что такое «повзрослеть», ма? В этом мире и так полно взрослых идиотов, зачем ему еще один? Я не хочу взрослеть. Я хочу оставаться чудаком, а не озлобленным на весь мир человеком, которому важнее всего то, что о нем подумают другие, а не то, что ему нужно на самом деле. А я люблю шутить. Ма. Любил шутить. Теперь мне совсем не до шуток. Устал. И хочу уйти. И ты прости меня за это. Прости, что сдался. Что больше не могу, и я так решил. И я ничего тебе об этом не сказал, потому что знаю – ты смогла бы отговорить.

На зеленой тетради теперь лежала пачка листов – мои письма, которые я запихнул в карман пиджака, выходя из квартиры, все мои откровения, о которых я не могу говорить при жизни. Я всегда старался относиться к чувствам других с заботой, не вынуждая их оправдываться передо мной за принятые решения или сказанные слова; я не хотел говорить о серьезном в глаза – только сарказм, только шуточки, только о наболевшем, но не о личном. Откровенных разговоров я старался избегать – слишком трудно говорить душой. Слишком больно доставать закопанные в ней обиды и признавать собственную глупость переживаний. Поэтому я выблевал все накопленное за долгие годы на бумагу, и сейчас она – эта внезапная, немного странная и незнакомая мне женщина – перелистывала запачканные моими страданиями страницы, внимательно вчитываясь в их содержимое. Может, мое любопытство и задержало меня на балконе? А может я просто сыкло, и мое желание покончить с собой всего лишь желание? Она зажала сигарету губами, поднесла зажигалку, прикурила, и, ничего не комментируя, просто продолжила читать.