– Да, ты определённо ему нравишься, – произнесла я и посмотрела в окно.

Мы тронулись. Пейзажи постепенно сменялись с населённых пунктов, обросших многочисленными придорожными лавочками и кафешками, на обширные рисовые поля в окружении невысоких предгорий. Солнце постепенно садилось, таща за собой подол темноты. Звёздной темноты, радостной и звенящей. Казалось, всё здесь было праздничным и ярким. Даже ночь. Я, трепетавшая от чувств, заполнивших всю мою душу и ласкающих её изнутри, как нельзя лучше понимала сейчас Маринку. И особенно радостно мне было оттого, что и она меня понимает. Хотя я ещё ничего ей и не рассказала.

– Ну ладно, всё обо мне да обо мне… Расскажи, что у тебя там с твоим прынцем?! – Маринка радостно взяла мои руки в свои и заговорщицки приблизилась на коленках, чтобы услышать мои рассказы.

– Ой, Мариш, это какая-то магия. Я думаю, что не до конца ещё понимаю, что со мной происходит, слишком мало времени прошло. Хотя, по ощущениям, пролетела целая жизнь. Такое ощущение, что мы знаем друг друга огромную вечность. Знаешь, в ту первую ночь у него мне приснился удивительный сон. А я своим снам верю. Всё было в золоте, ярко, шикарно и богато. Будто бы соединение с ним даст мне все эти блага. Будто бы это был знак… – Я замолкла и затем добавила: – В нематериальном смысле, конечно. Я не гонюсь за деньгами. Знаешь, что-то странное в этом есть. Мне кажется, этот человек очень круто повлияет на мою жизнь.

Маринка с пониманием и особым восторгом смотрела на меня и будто ожидала ещё чего-то от меня услышать. Но я не знала, что мне ещё говорить. Самое важное, то, чем хотелось делиться, я уже сказала, а разбавлять всё вышесказанное обычными бытовыми сплетнями не хотелось. Во всяком случае, я чувствовала, что требовалось взять некоторую паузу, дабы не растратить силу и торжественность своих речей. К тому же основное было просто невыразимо, мне сложно было облечь в слова то, что я ощущала к Игорю.

В узком проходе нашего слипербаса стояла суета и хохот. Ребята передавали друг другу местный ром Old Monk и веселились. Атмосфера нашего милого вагончика напоминала студенческую вечеринку: все ребята были примерно одного возраста, все молоды, веселы, но… в отличие от студентов, социально не обделены. На фоне нас бедные индусы, особенно живущие за штатом Гоа, казались самыми нищими слоями населения. И, когда наш автобус останавливался где-нибудь на стоянке, чтобы мы сходили в туалет и купили себе какой-нибудь еды, к дверям нашего транспорта сбегались толпы маленьких и не очень детей с протянутыми руками. Мы их кормили. Давали им десять рупий, которые в нашей стране на тот момент равнялись шести рублям, и впоследствии обязательно отмахивались от следующей партии обездоленных, бросающихся на звон летящих монет. Ведь стоило дать одному – тут же слеталась огромная стая тех, кому тоже было нужно.

Тогда мы с горечью и чуткостью воспринимали всех этих попрошаек. Много позже я, конечно же, перестану так близко к сердцу принимать всех этих бедняков, привыкнув к тому, что здесь это принято. Как у цыган.

Наступала ночь, и, зная, что приедем мы рано утром, около пяти, мы решили лечь поспать, чтобы с новыми силами окунуться в новый день на новом месте.

Но, как я ни пыталась уснуть, старый автобус, подпрыгивающий на дурацкой дороге, обитой словно на каждом метре кочками, не давал мне этого сделать. При подскоках слипера наши головы больно ударялись о его потолок, больно нанося удары и шишки. И если поначалу всё это было довольно весело и, пьяно хохоча, ребята воспринимали такую езду как американские горки, то по прошествии пяти часов многие из нас начинали злиться, теперь уже усталые, однозначно понимая, что выспаться не получится, а значит, завтра может быть очень невмоготу идти осматривать достопримечательности Хампи, к которым мы так стремились.