но стоит лишь поцеловаться,
чтоб можно было… позабыть.
Иль память стала подводить?
Вот снова кто-то в дом стучится.
Достаточно нам обручиться,
чтоб никогда уж не любить.
Шедевр
На широкой кушетке Лувра
возлегла, приглашая рукой:
ты – художник, а я – натура,
сделай что-нибудь, милый, со мной.
Для любви никогда не надо
выбирать подходящих мест.
Мы одни посредине сада
в пирамиде хрустальных небес.
Пусть шедевры чуть-чуть оттают,
вековую почувствовав связь —
как когда-то, сейчас страдают, —
как когда-то, любят сейчас.
Пусть ворвется в тишайшие залы
выкрик, предвосхитивший шедевр,
когда женщина губы разжала
и дрожит, и тревожит, как нерв.
– Поднимись, – я смеюсь, – опомнись…
Сумасшедшая! Перестань!
– Пусть герои с картин без комплексов
на меня поглядят с холста.
– Поднимайся, – взял за руки, – хватит
повергать залы Лувра в транс.
Уходя, мы отметим: с симпатией
провожали картины нас.
В метро
Когда жизнь отнимает красоту
и сушит кожу, нарушает грацию,
и смельчаки в саду не подожгут,
ломая спички, желтую акацию.
Кто утешая, освежит гортань
нечаянным, по детски, поцелуем?
Все тоньше нить, но все плотнее ткань,
в которую себя я пиленую.
Как – будто плоть, кувшином расколов,
я вылилась,
омыв любимых руки…
Как хорошо, безудержно лилось
и, как теперь, протянутые – сухи.
Углей сырых без ветра не разжечь,
обвитых пеплом, словно сединою.
Одно желанье: обувь снять и лечь —
пусть жизнь, что хочет делает со мною.
Состав летел потемками метро.
«Не прислоняйтесь» – трафарет на двери.
Никто не прислонился к ней – никто, —
пустой, нелепой надписи поверив.
Последние птицы
Памяти поэта Евгения Блажеевского
Что же такое на свете творится? —
Выйду из дома поздно ли, рано —
падают птицы, падают птицы:
сумерек – вороном, чайкой – тумана.
С озера или водой из-под крана
только захочет душа насладиться —
кровью обрызнет плакучая рана —
здесь потрошили и резали птицу.
Падает птица столетья на площади,
в красных рубинах огонь загорится.
Столько склевали, впитали хорошего… Ножик глумится.
Падает птица, и в розовом зареве перьев
надеждой земля озарится:
может быть, люди поймут, что не тварями
были мы созданы. Птицами, птицами!
Может быть, кончатся кровь и отстрелы
и сохраним соловьиные чада,
но все отчаянней копья и стрелы,
киллеров пули, наркотиков яды.
Крылья ползучая тварь обгрызает-
птицей рождённым. Но словно миссия
держится в небе последняя стая,
тратя в полёте последние силы.
Гады мы, гады и нас покупают – падалью,
чтоб поскорей отравиться нам.
Птицы последние в небе летают
и у порога падают птицы.
Плоть без души
Как будто время обратилось вспять…
«Мечты высокие? Настырные – плевать!
Бутылка пива, поцелуй, кровать…
А девственность? Порвать, порвать, порвать!
Как свадебные платья рвут на тряпки,
чтоб шваброй в туалете подтирать,
из «Мисс краса», состарившейся бабке.
Альтернативы – нечего искать!
Не к звёздам ввысь, а в прорву, без оглядки.
Была душа беременна и схватки,
как отторженье страха, начались.
Малютку сдам в сиротский дом. Молись —
плоть без души. Теперь намного легче
войти в тот круг, где деньги раны лечат,
где покупают справедливость, суд,
и нет ярма безвыходного – труд»
Над Родиной завис « Железный Спрут»
и щупальца людей из почвы – рвут
с культурою и корневой системой,
а сорняки отчаянно цветут
фундаменты кроша и руша стены.
«Даёшь крепостное право!»
«Мы такие крепостные, такие животные, что как сделают, так и будет!» Алла Пугачёва.
«Даёшь
крепостное право!
Вольности —
запретим.
Ни влево, ни шагу,
ни вправо» —
стоим.
«Свобода —
экстракт отравы.
Бодрящий аперитив:
когда в крепостное право
вливается коллектив.
Кто не согласен —
знайте,
что будет всё:
– Так
и так!
Национал предатель,