Двенадцать раз апостолы Иуде проиграли в карты;

Иисус сидел, считал до воскрешения куранты,

На озера поверхности, в костер, кидая крабов жариться.

Кусок свинца застыл в пространстве у головы его избранницы…

В раю своих фантазий, отстреливая потолочных крыс,

Лишившись окончательно всех разума обрубков

Давно уж мертвые, с истлевшими телами на Земле,

Валялись души грязных и испорченных ублюдков.

Мораль всей басни внутри башки с свинцом,

Но больше в самом моем СЕРДЦЕ!

Что к черту рай не нужен мне совсем,

Когда с Тобою мы опять не вместе....

После этого на глазах изумленной публики, статуя Вишеса закурила и, вместе с лемом, пошла в бар».

– Черт возьми! Нет, последнее предложение не пиши, – прервал девушку редактор Фыва, – пиши так:

«Вы что не умеете читать? Простите мне мое любопытство, но как же вы тогда умудрились стать журналисткой?». Нет. Нет. Нет. «Ни одна овца не смеет упрекнуть меня в том, что я баран». Опять нет! Совершенно не так! «Сначала мы избавляемся от стереотипов, потом будем их возвращать». Черт! Щенг! Ще-еее-енг!!!

В редакцию вбежал уродливый мальчуган лет двенадцати.

– Вы звали меня, лем?

– Да, Щенг-прощелыга. Срочно найди 908-ого и спроси у него, когда он собирается лезть на памятник Вишеса. Гони во весь дух, хулиган!

– Да, лем! – сказал парень, и проглотив таблетку с синтезатором воздуха, умчался, как если бы его сдул «36-708».

Это был весенний солнечный полдень с элементами «72-33». Оператор погоды решил убрать «72-33», и это стал обычный солнечный полдень.

– Эй, Шек, переведи часы на 231 минуту вперед. Пусть вечер наступит немного пораньше. Я сегодня хочу выпить.

– Алкашня… – пробурчал Шек, и перевел часы на 231 минуту вперед.

– Черт! Уже четвертый час, – заметил редактор, – где носит этого несчастного?!

Эти незаметно пролетевшие 4 часа 908-ой проводил в баре на Чертовом проспекте. Компанию ему составляли какие-то сексапильные барышни.

– Здравствуйте, господин.

– Господь один… – пробурчал хриплым назидательным голосом парень, – что тебе нужно от меня, Щенг-прощелыга?

– Простите, что отвлекаю вас, лем, от душевного времяпрепровождения, однако, к вам меня послал господин Фыва. У него весьма неотложный вопрос, характер немедленного разрешения которого, он передал в своем визжащем крикливом тоне. Вопрос касательно той сфабрикованной истории с памятником Вишеса для издательской статьи…

– Кто просит? Господин Фыва? А-ха-ха-ха-ха-ха! До чего смешное имя! Кто это такой?

– Это ваш издатель, лем.

– Ах да, точно! – и его очередной приступ смеха подхватили сидящие с ним девицы.

– Лем 908-ой, господин Фыва намерен получить ответ в ближайшее время.

– Но я еще недостаточно набрался для этого … – усмехнулся лем 908-ой, – иди, а то я пошлю тебя к черту, если ты будешь продолжать мешать мне пьянствовать.

– Но, лем…?

– Скажи Фыве, что мне нужно дойти до кондиции.

Щенга опять как «36-708» сдул.

– Что этот бездарь решил напиться до беспамятства? Так он сорвет все наше мероприятие! – отводил душу на бедном подростке господин Фыва, – живо доставь этого псевдописателя ко мне!

– Господин Фыва, …

– Я слышать ничего не хочу! Скажи этому соплежую, что употреблять алкоголь я ему разрешаю только после выполнения своих обязательств перед издательством!

– Да, лем!

От такой беготни пришлось съесть еще одну таблетку с синтезатором воздуха. И Щенг вновь умчался, сдутый «29-90» катастрофической силы.

Но в баре на Чертовом проспекте 908-ого не оказалось. Барышни, недавно составлявшие ему компанию, сообщили мальчугану о соседнем баре, прямо на перекрестке Сида Вишеса и Чертового проспекта. Щенг помчался туда, как сдутый «36-708». А-хах!