Давай-ка, выпьем по текиле и раскумарим, брат, кальян!

– В твоих речах есть доля правды,

Однако ж, сердцу не прикажешь выть.

А ты, по ходу, парень – славный малый,

И, вдруг, мы можем, в принципе, дружить.

– Я рад дружить, но можно мне нескромно расспросить:

Что для тебя такое быть любимым и любить?

– Вопрос поставил точно, и я бы рад, друг, не солгать.

Могу сказать с уверенным и твердым словом,

Что для меня «любить» а, значит,

Быть готовым ради любви той умирать…

– Хоть каждый день…?

– …Хоть каждый день ее в свои объятья возвращать.

Старуху Смерть – уродину просить и умолять.

– А что ж сейчас? Устал просить прощения?

Ты умер, друг мой – в чем, собственно, и есть твое спасение.

– Я умер?! А-ха-ха! Как мне смешно!

Готов кататься с воплем диким по полу, что и грешно.

– Да зря ты так, ведь, все не так уж плохо, по боку.

Возможность видеть две зари одновременно

С последним издыханьем дня;

Когда дожди стучат по крышам нервно, высасывая реки и моря;

Где ты еще увидишь в океане звезды,

А в небесах эскадры бригов, вставших в якоря;

Холмы Надежд, цветущих яркими цветами,

Любовь и Веру в каждом лепестке храня?!

– Где я увижу? Прости, но не закончился на ЭТОМ мир!

Таких чудес, ты думаешь, я не видал еще живым?!

В душе моей возлюбленной, в очах ее покруче лицезрел картин!

Представь, извечно молодую нежность,

Тепло талантливых и милых рук,

Что искренним своим прикосновением старается дарить любовь!

Ох, этот Златовласый Плут…!

С моей красавицы и списана лазурь,

Блеск водных гладей при разнообразных положеньях солнца,

Спираль галактик, севера сиянье;

Сам смысл, за что всегда приходиться бороться.

Задор, игривость, страх, слезы, боль –

Рождались в ее сердечке чистом;

Ум, честность, доброта, ну, может быть,

Немножечко, наивность.

Не так уж быстро я готов заканчивать… –

Что этим собственно хочу сказать:

Та девочка являлась сингулярностью,

И Бог решил с нее и создавать.

А по весне горячий свет, как тело этой девушки,

И, ветерок, когда она вздыхает, бывает и печально;

Кусты, деревья задумкою природы, к наряду девочки моей

Приглядываются специально.

Ты веришь мне, дружище? Ты веришь,

Что извращенный месяц не взойдет,

Пока не вздумается ей у окошка погрустить одной?

Ты веришь, что на самом деле шелест,

Шепот травы и листьев или как затухает свеч огонь –

Прощальный поцелуй моей родной?

А время останавливается, чтоб сон ее сберечь,

И ток бежит по проводам, когда ей нужно свет зажечь.

– Позволь спросить, что делаешь ты здесь,

Раз где-то на Земле такая есть ОНА?

– Я постоянно умираю от ее великолепия,

Но постоянно возвращаюсь к жизни,

Ни Люциферу этому, ни смерти не под силу бросить ниже…

Бывал в аду я, сидел в чистилище годами; в раю я в первый раз…

И то за что?! Ведь ангелы все мрази, и Бог наш – как не наш!

– Гнилья куски, какой отвратный сказ!

Конечно, тоже я плевал на Бога, но оскорблять его не стал бы щас …

Понятно, как умеешь ты любить. А каково любимым просто быть?

– Могу ли принимать любовь? Не мне об этом друг судить.

Той девочке, которой сердце я отдал, придется мненье выразить.

А что по поводу как я хочу, чтобы меня любили:

Ждать вместе несуществующих огней,

Когда про НАС уже забыли;

Быть нужным Ей, и быть Единственным

Среди всех остальных людей…

Уж солнце догорало, как драгоценный изумруд переливаясь;

А к небу швартовались с душами баркасы;

В аду стонали грешники, от боли чувств иных лишаясь.

Сидели наш герой и ангел с ним, натачивая лясы.

Харон кричал там что-то им с парома,

А Боженька с улыбкой до ушей опустошал бутылку рома,

Бесились ангелы другие с барабаном револьвера черта;

А тот, что мочи надрывался с проституткой с порта;