После отмены пошлин пылкий борец позволил себе короткий отдых в горах Уэльса и уже через месяц собрался в очередную поездку по континентальной Европе ради достижения более обширных целей, которые он себе наметил. Общий замысел и конкретные задачи поездки он изложил в письме Генри Эшворту (4 июля 1846 г.): «С Божьей помощью в ближайшие двенадцать месяцев я намерен побывать во всех значительных странах Европы, посетить правителей и государственных деятелей и изложить им те истины, которые у нас считаются столь несомненными. К чему мне прозябать в бездействии? Если гражданское чувство моих соотечественников предоставляет мне средства на поездку в качестве их посланца[4], я стану первым послом народа этой страны в континентальных странах. К этому шагу меня побуждает интуиция, которая никогда меня не обманывала».

Через месяц Кобден (на этот раз вместе с женой) отправился в еще небывалую поездку и оставался за границей до октября следующего года. Он посетил Францию, Испанию, Италию, Германию и Россию, останавливался в Париже, Мадриде, Вене, Риме, Берлине, Санкт-Петербурге, а также в менее значительных столицах и городах. Он получил аудиенции у властных особ – у Луи-Филиппа французского, у королей Сардинии и Обеих Сицилий, у Фридриха Вильгельма Прусского и Папы Римского (прием у русского царя <Николая I>, о котором была достигнута предварительная договоренность, по всей видимости, не состоялся). Кроме того, Кобден встретился со многими министрами и видными политическими деятелями, дипломатами и публицистами (среди французов, например, с Гизо, Тьером, Токвилем, Бастиа, Леоном Фоше и Александром Дюма), с ведущими финансистами, промышленниками и торговцами. Его известность опережала его появление, и всюду он встречал прием, подобающий великому представителю английского народа. Кобдена приглашали на банкеты, исполняли в его честь песни, произносили речи, развлекали, интервьюировали, награждали медалями и превозносили в стихах до такой степени, что человек менее трезвого ума потерял бы голову. В одной только Италии он выдержал больше дюжины официальных банкетов и «несчетное число частных приемов».

Как и прежде, Кобден использовал путешествие для серьезных исследований и разысканий; домой он вернулся с обширным багажом познаний и плотно заполненными записными книжками. Записи свидетельствуют, что он собирал информацию по поразительно обширному кругу вопросов. Во Франции его внимание привлекли железная монополия, таможенные пошлины и лесное хозяйство; в Италии – сельские рабочие, культура виноградников, монополии на соль, порох и табак, изготовление так называемых «ливорнских» соломенных шляп; в Испании – коррупция среди чиновников; в Австрии – металлургическое и текстильное производство и абсолютистская форма правления; в Германии – земельная собственность, сельская жизнь, металлургическая и текстильная промышленность, выращивание пшеницы, таможенный союз и, естественно, система образования; в России – природные ресурсы, обширность лесов, развивающиеся промышленность и торговля, крепостная зависимость, отсталость методов и орудий сельского хозяйства и тяжелые политические проблемы, которые стояли перед аристократией, мирившейся с неграмотностью населения и коррупцией среди бюрократии.

Из людей, с которыми встречался Кобден, мало кто удостоился высокой оценки в его глазах. Во Франции ни король, ни министры не произвели на него благоприятного впечатления. Кобден рассказывает о длительной вечерней беседе с Луи-Филиппом в замке д’О и отмечает: «Ничто так не поразило меня, как его презрение к людям, через которых и для которых он, по его словам, правит страной». Он «производит впечатление умелого актера, и это, пожалуй, все, что мы можем сказать о самых способных правителей этой и любой другой страны». Гизо, по мнению Кобдена, – «интеллектуальный педант и ханжа, который знает людей и вещи не лучше профессора, живущего в кругу своих учеников». Тьер – «маленький живой человечек, лишенный всякой внушительности; трудно представить, что в прошлом он был у власти».