– Газани!

Силич послушно, оскользаясь шлепками по траве, рванул в кабину, от спешки неловко дернул ключ, «Жигуль» взвыл и захлебнулся. Силич крутнул спокойней, «Жигуль» после короткого тры-ты-ты-ты чихнул серым дымком и заработал ровно и надежно. Мамба распрямилась улыбаясь, Ёнка засмеялась перемазанным ртом.

– Ах, соседушка, ах, умница! Дай я тебя расцелую! – Силич чертом вылетел из машины, растопырив руки. Мамба, захохотав, увернулась.– Откуда такие умения?

– Да так, – коротко сказала Мамба, вытирая руки тряпицей.

– Ааа, – уважительно кивнул Силич. – А что было-то?

– Неисправность, – уклончиво отвечала Мамба. – Ерунда, больше не будет.

Мамба с Ёнкой подхватили сумку-торбу за две ручки и завернули в свою расхлябанную подвязанную веревочкой калитку. Силич загнал машину на двор. «Жигуль» довольно урчал, Силич захлопывал все дверцы и тоже довольно урчал через штакетник:

– Эх, девчата, ну выручили! Ну спасибо! Что хотите, берите, не жалко. Думал – помру уже возле этого «Жигуля». Мы главное с Кирилычем на рыбалку в ночь собрались. А тут такое. Да-а, чудеса! Ну соседушка! Вы тут заходите, берите, что хотите. Вот, яблочки, малинку хоть всю собирайте.

– Хорошо, хорошо, – отвечала Мамба уже не слушая. Она нашарила немного заржавевший ключ на притолоке и отпирала домик-завалюшку. Ёнка стояла рядом на одной ноге, поджав другую цаплей, о чем-то размышляя:

– Дядя! Силич! А на машине тоже можно покататься?

– Можно-можно, детка, и на машинке, и велосипед внуков вот у меня стоит, катайся, – с разгону щедрился Силич, открывая ворота автомобильного сарая.

– Ёнка, ну хватит уже, – глуховато позвала Мамба из домика. Домик скрипел под ее тяжелыми шагами. – Где наши банки?

– Банки? Ща, мам, они ж под столом стоят! За водой? Ура!

Ёнка помахала «Жигулю» последний раз и побежала за Мамбой. «Жигуль», заползая задом в сарай, все провожал ее взглядом круглых удивленных глаз и помахивал усиком антенны.

За водой на колодец любили ходить и Мамба, и Ёнка. Мамба несла пятилитровую банку, Ёнка полуторалитровую бутылку, которую решительно отказывалась положить в пакет и потом всю дорогу то перекладывала ее из руки в руку, то прижимала к себе, но тут же с писком отстранялась. Вода была лед, с глубины. За водой шли по краю дачного поселка по тропинке. С одной стороны сначала вплотную шел лесок, в котором вечно кто-то шуршал страшновато в сереющих, подкрадывающихся еще, сумерках. Потом вдруг возникал заросший глухой прудик-котлован с замшелыми мостками, на которые Мамба категорически не пускала Ёнку: упадешь! Но один раз все же пустила. Крепко держа за руку, стояла на берегу, и Ёнка двинулась по деревяшкам в путешествие на расстояние вытянутой руки. И щурилась, и вытягивала шею. А там в воде видела такое, что Мамбе не расскажет, все равно не поверит. Мамба смеясь пожала плечами:

– Ты видела…

– Откуда ты знаешь? – Ёнка остановилась.

– В очках твоих видно, – улыбнулась Мамба, пощекотав Ёнке травинкой нос, и зашагала дальше.

Ёнка отстала, сняла очки, недоверчиво заглянула. Потерла пальцем свое еле различимое круглоглазое белобрысое отражение, закосилась опасливо на прудик и бегом пустилась догонять Мамбу.

За прудом стояла на развилке просто огромная липа. Она росла наклонно, очень наклонно, могучая и древняя. Ее кора перевивалась буграми мышц, а крона заслоняла листвой все небо над тропинкой и дачу, углом прилепившуюся к ней. Летом в медосбор липа вся гудела пчелами, роняла цвет, а пахла так сладко и душно, что Мамба с Ёнкой застывали на месте и пропитывались запахом насквозь. И потом Ёнка изредка нюхала свою ладошку и жмурилась: