- Да.

- Перекусишь?

Только сейчас, бросив взгляд на стоящие на столе тарелки с едой, чувствую просто зверский аппетит. Черт, а я ведь с самого утра не ела… со всей этой беготней просто забыла об этом.

- Не отказалась бы, - лепечу честно, присаживаясь на стул за барной стойкой.

Богдан ставит передо мной стейк и овощной салат.

- Ты сам приготовил? – стараюсь я вести светскую беседу, быстро отрезая кусочек мяса и отправляя его в рот. Красота! Свежеприготовленное вкуснее разогретого, конечно, но сейчас любая еда кажется просто божественной.

- Нет, конечно, - усмехается он, - Мне привозят готовую еду каждые два дня.

- Ой черт… так я твою еду ем? – осекаюсь я, - Так тебе же ничего не достанется.

- Я не голоден. А вот ты, похоже, очень, так что лучше не болтай, а ешь, - Богдан чуть улыбается уголком губ.

Я не спорю только потому, что очень хочу есть. Мне стыдно, конечно, но приходится успокаивать себя надеждой, что что-нибудь в холодильнике банкира ему на перекус найдется. Наверное. Не пустой же он стоит? А еще, пока я сосредоточенно жую, мне не дает покоя один вопрос: наговорила ему что-то обо мне Надежда Степановна? Потому что лично мне она такого про притоны и вереницу мужиков нарассказывала, что страшно представить, что она могла сказать за глаза.

- Богдан… я ведь могу на «ты»? – запоздало опоминаюсь я. Мужчина чуть качает головой, соглашаясь, и лишь тогда я продолжаю, - А тебе обо мне Надежда Степановна ничего не говорила?

Правая бровь Вербицкого взлетает вверх и на губах расцветает ехидная фирменная ухмылка.

- Почему тебя это вдруг так беспокоит?

- Просто… это все неправда же, про мужиков, про табор и про остальное.

- Про мужиков? – уточняет Богдан, сощуриваясь.

- Ну-у, да. Про то, что я вожу кого-то. Никого я не вожу. Это соседки всё. Они утром как набросились на меня, когда я дверь открыла! Я сказать ничего не успела, а они уже меня обозвали по-всякому и опекой пригрозили.

- И поэтому ты ребенка к себе забрала?

Я кивнула кисло.

- Еще он плакал там. Навзрыд просто. Я поэтому и проснулась. Эти даже не успокоили его…

- «Там»? Где «там»? – с лица Богдана сходит веселость.

- Ну, в подъезде же.

- Его мать в подъезде бросила?

- Ну. Я же говорила, что под дверь принесли.

Вербицкий хмуро сводит брови на переносице и задумчиво потирает подбородок. Да неужели наконец-то понял, что я не врала ни о чем!

Вяло ковыряюсь вилкой в остатках безвкусного салата и наконец решаюсь прервать затянувшееся молчание.

- Богдан… я знаю, я вообще никто, и ты не обязан помогать, ты вообще меня только сегодня увидел и то по большой случайности. Но мне больше некого просить. У тебя наверняка куча связей. Помоги Ромкину маму найти. Надо разузнать, что случилось. Я… не могу и не хочу его в детдом отдавать, даже на время поисков. Там же… там детей много, а персонала не хватает смотреть за всеми. Он там совсем один будет, понимаешь? Такой маленький, а уже один.

Богдан не сводит с меня своего темного мрачного взгляда, кажется, даже не моргает. И я торопливо тараторю, испугавшись, что он обзовет меня наглой и просто выставит вместе со спящим Ромкой на руках:

- Ты не подумай, я и сама могу поисками заняться, я так, просто… подумала, что ты можешь ее быстрее найти. Не бери в голову, это вообще не твои пробле…

- Ника, - перебивает меня на полуслове Богдан.

Я замолкаю и смотрю на него с надеждой, кусая губы от досады на себя. Ну зачем я вот вообще начала говорить об этом? Ведь оба Вербицких ясно дали понять, что не нужен им этот ребенок.

- Естественно я ее найду, - говорит он твердо, - И сделаю тест ДНК. Как и мой брат. Ты думала, что будет иначе?