— Обещаю.

— Если Константин, который на тебя совсем не смотрит, предложит тебе у него задержаться — ты согласишься.

— Маша!

— Ты мне обещала, Лика. Учти!

Маша дает отбой, а я без сил закрываю глаза. Господи, какой безумный день! Я кладу руку на живот, пытаясь почувствовать, как там мой малыш. Мне кажется, он должен ощущать тепло от ладони.

Я сворачиваюсь клубком прямо в кресле и стараюсь думать о хорошем. Уже почти засыпая, я вспоминаю, что видела ирисы с картинок во сне. Но это меня не удивляет, ведь сейчас я тоже почти сплю.

Снится вода, листья кувшинок и солнечные лучи, скользящие по губам.

Потом что-то грохочет, и я вздрагиваю, просыпаясь.

И понимаю, что это стучат в дверь.

— Лика.

Константин стоит на пороге и смотрит на меня.

Из-за его ноги выглядывает мордочка Миры. И сразу прячется.

— Ты не отвечала. Мы долго стучали и забеспокоились, — неловко говорит он. — Прости, что вломились. Все в порядке?

— Ты любишь жаренный на костре зефир? — Мира быстро высовывается и снова прячется.

— Никогда не пробовала.

— Это мы исправим, — обещает Константин и улыбается. У него хорошая улыбка. Красивая. От нее на щеках возникают ямочки, и он перестает казаться таким строгим. — На поджаренный в камине зефир — лучший в мире. А еще мы будем искать клад.

Я почему-то краснею. Чувствую, как кровь как приливает к щекам.

Но кажется, Константин ничего не замечает, он машет рукой, приглашая идти за собой.

— Сейчас. Две минуты.

Вот так — от утреннего желания вернуться к Олегу до зефира из камина. И все за один день.

Я распускаю окончательно растрепавшуюся косу — резинка потерялась, придется идти так. Приглаживаю волосы, быстро переодеваю футболку на более подходящую случаю и выхожу из комнаты.

Мира сразу хватает меня за руку и улыбается. Словно маленькое солнышко. И тянет за собой, азартно рассказывая, что клад будем искать мы с ней, потому что прятал его папа.

Клад спрятан хитро. Я восхищенно смотрю на папу Миры и понимаю, что этот человек своего ребенка очень любит. Надо же, среди всех забот, проблем, работы находит время, чтобы сочинить целое приключение. С лешими, духами леса, тайниками за картинами и загадками.

Когда мы находим сокровище — бусы из крашеных ракушек, браслет, леденцы и маленького плюшевого утконоса, я тихо говорю Константину:

— Это так здорово. Приготовить для нее настоящее приключение. Вы… ты замечательный отец.

— Не совсем, — Костя отводит взгляд и ерошит темные волосы, разрушая укладку. — Я заказываю сценарии у одной фирмы, потом немножко переделываю — чтобы совсем для Миры, и тогда…

— Это почти одно и то же.

— Нет. Не одно и то же. Если бы у меня было больше времени для Миры, я бы и сам все сделал, но есть вещи, которые от меня не зависят. Например, ее мать.

— Ее мать? — переспрашиваю я и понижаю голос. — Там все так плохо?

Мира не обращает на нас внимания — утконос знакомится с зайцем и, кажется, у них налаживается дружба.

Понимаю, что лезу с вопросами на опасную территорию, но все же спрашиваю.

Мне действительно интересно, как та женщина — невменяемая и агрессивная — смогла привлечь такого мужчину. Да за такого даже Вера бы перегрызла горло кому угодно. Хотя теперь вспоминать о ней неправильно. Она и на Олега позарилась, хотя тут разница была налицо. Если Олег только хотел быть таким, как Константин Зарецкий, то Константин просто был собой. Без напряжения, без пафоса.

Таким, как он, не нужны были “яйцедержатели”, как называла Машка все атрибуты самоутверждения — от больших черных внедорожников до силиконовых моделей с пятым размером груди. От Константина за милю несло этой самой “статусностью”. На миг очень захотелось, чтобы Олег смог увидеть меня в компании такого мужчины. Пусть этот мужчина и не мой.