- Ой! – Кира прижала ладонь к вырезу рубашки. – Спасибо! А я так волновалась, так волновалась… Как бы ты на бобах не осталась, дорогая моя!

- Да можешь смеяться сколько угодно! – вдруг сорвалась почти на крик Оксана. – Что ты знаешь о том, как растить одной ребенка? Ты одна, тебе не надо ни о ком заботиться! А у меня сын, мне нужны надежные финансовые гарантии, чтобы обеспечить ему все необходимое.

- Сейчас начну рыдать прямо здесь, - Кирин взгляд на сестру был тяжел. – Только сначала скажу кое-что. Если Вадик в самом деле в чем-то сильно нуждается – скажи. Я помогу. Он все-таки мой племянник. А Козикову передай, что либо он забывает о перспективе затащить меня в постель, либо пусть вообще забывает обо мне как о сотруднике. Потому что после малейшего подката с его стороны я пишу заявление об увольнении. Спать я с ним не буду.

Теперь уже Оксана откинулась на стуле назад и зеркальным жестом сложила руки. Идеально накрашенные розовато-бежевой помадой губы скривились.

- Порядочную вздумала из себя строить? Думаешь, отмылась?

Кира всегда соображала быстро. Но тут… тут она просто не смогла поверить сразу. Но внутри, в районе солнечного сплетения что-то ледяное ухнуло, раскололось на тысячи холодных острых осколков.

- От чего… отмылась?

- Ой, да хватит непонимание изображать! – рассмеялась Оксана – зло, с издевкой. – После стольких мужиков… Сколько их у тебя было? Двадцать? Тридцать? Пятьдесят? И после этого ты не можешь лечь под одного – приличного, порядочного, который тебя любит и будет с тебя пылинки сдувать. Смешно, Кирочка, смешно! – и Оксана победно улыбнулась своим полными красивыми губами.

А вот у Киры губы онемели. И сказать смогла далеко не сразу.

- Откуда... ты… знаешь?

- В семье грязное белье не спрячешь, дорогая сестричка, - Оксана презрительно скривилась. – Это перед другими ты можешь недотрогу изображать. А я-то знаю. Черную кошку добела не отмыть никогда.

Это был удар под дых – неожиданный и болезненный до тошноты. Съеденная шоколадная булочка с маком взбунтовалась в желудке. Довольное лицо сестры стало расплываться в мутное пятно. Кира поняла, что еще чуть-чуть – и она сделает что-то ужасное, по-настоящему ужасное. И поэтому опрометью вылетела из кафе.

В себя она пришла в районе поворота на Приморский. Как садилась, как заводила машину, как ехала – без понятия. Включился автопилот. Сама Кира просто дышала. Училась дышать заново в состоянии, когда тебя переполняет острый стыд за когда-то давно сделанное. И невыносимо горькое чувство сожаления о том, что нельзя вернуть все назад. И не делать того, что ты уже сделал. Как бы она хотела… Сколько бы отдала… чтобы вернуться хотя бы на пять минут туда, в прошлое. Ей бы хватило пяти минут – чтобы отвесить себе тогдашней пару оплеух. И доходчиво объяснить, что делать можно, а чего нельзя ни в коем случае. Если не хочешь жить потом в грязи всю жизнь.

_________

- Кирюша, ты сегодня рано, - входная дверь открылась. Это с работы вернулась мать. Раиса Андреевна вгляделась в бедное лицо дочери, привалившейся плечом к косяку, и улыбка сползла с лица капитана Биктагировой. – Кирюша, что-то сучилось?

- Мам, зачем ты ей рассказала? – голос Киры звучал устало и безучастно. – Зачем, мама?

Эксперту-криминалисту потребовалось бы секунд пять, чтобы сообразить, о чем речь. А материнское сердце учуяло беду сразу. Раиса Андреевна поставила сумку на стул, вздохнула и потянула платок с шеи.

- Я не знала, что делать, девочка моя… - голос матери тих, едва слышен. – Я просто не знала, что тогда делать с тобой… Наташа – моя сестра, ближе ее у меня никого нет. У кого я могла просить помощи… совета?