«Куда это я попал?» – так и говорило его сморщенное личико.

– Мамкину сиську ищет, – произнесла рядом акушерка, женщина уже в возрасте. – Покорми уж его.

– Я?

– Ну а кто? Мать же у нас тут только ты.

– Нет, я не его мать, – зачем-то сказала ей.

На что женщина так посмотрела на меня, как на бедную умалишенную девочку.

– Откажешься что ли? Зачем рожала тогда?

– Так я не для себя.

– Суррогатная что ли?

– Почти.

– Почти это как? – не поняла она.

Такой сложный вопрос, что мне резко расхотелось разговаривать дальше. И зачем вообще я это сейчас делаю? Мне положен полный покой и заслуженный отдых.

– Ой, не знаю, в наше время такого не было, – забубнила она, пока убиралась в комнате. – Даже в войну своих детей не бросали. Это же твоя кровиночка. Это же ты его под сердцем носила. А сейчас напридумывали. Отказываются, отдают, продают… и всюду деньги, деньги, деньги…

Стараясь не вникать в смысл ее слов, я смотрела на малыша. Он уже нашел источник своей еды и теперь лениво причмокивал, буквально засыпая у меня на груди.

– Устал, мой хороший, – произнесла рядом акушерка с широкой улыбкой. – Еще бы, такое дело сегодня сделал. Из мамки выбираться – это сколько же сил надо.

И снова она назвала меня «мамой». А у меня слезы уже к горлу подкатили. Так сильно, вдруг, захотелось плакать. Закусив губу, я крепче прижала к себе малыша и поправила на нем одеяльце, которым тот был укрыт.

– Ну, вот как ты его отдашь? – зачем-то спросила у меня акушерка, заглядывая в глаза.

Если бы я не устала так сильно, то наверняка бы сейчас наорала на нее, чтоб оставила в покое. Вот какое ее дело? Чего она лезет?

Меня спасло только то, что в палату открылась дверь. И на пороге появился Сафронов. И вид у него был очень взволнованный. Глаза бешеные, губы сжаты. Он буквально ворвался внутрь и подскочил ко мне, устремляя свой взгляд на малыша – на своего сына. И сразу замер, будто и вовсе перестав дышать.

– Спит? – первым делом спросил он.

– Да.

– Все хорошо?

– Думаю, да.

– Сама как? – спросил, переводя взгляд на меня.

– Нормально.

Только тогда, как мне показалось, он наконец-то выдохнул. Я и не сразу заметила, что акушерку уже как ветром сдуло.

– Спасибо, – вдруг произнес Сафронов, погладив меня по волосам.

А у меня даже язык не поворачивался ответить «пожалуйста», или то же «не за что». Потому что в горле опять образовался тугой ком. Глядя на малыша, я четко осознавала, что этот мужчина пришел сюда только с одной целью – забрать его у меня. Мы так договаривались с самого начала. Я даже подписала договор. И малыша уже ждут в другом доме, другая мать. И других решений попросту нет.

– Ты… заберешь его сегодня? – заставила я себя спросить.

Ведь это важно – самый важный на сегодня вопрос для меня.

– Так рано сказали нельзя. Пусть с тобой пока побудет.

– Хорошо, – как бы согласилась я, хотя у самой внутри разлилась сплошная радость.

Жаль только, что временная.

Сафронов пробыл у нас до самого вечера. Правда, мы почти не разговаривали. Он просто сидел в стороне и смотрел, чаще всего на своего сына. Иногда Влас приносил ему кофе. Иногда он выходил, когда ему звонили. Но мне и самой было не до него. В палату, мою личную одноместную, постоянно кто-то заглядывал. То меня осмотреть, то малыша, то обед, то таблетки, то медсестра с советами по уходу за новорожденным. А вечером мы с малышом остались наедине. Я взяла его на руки, покормила, да так и оставила в своих объятьях. Мне просто хотелось подержать его подольше, пока есть такая возможность.

Так прошло три дня.

Три дня я прожила в самой лучшей компании, которая только может быть у женщины. Малыш почти не плакал, он часто спал и много кушал. Все это время я ухаживала за ним и кормила грудью. Немного было тяжело физически, но меня это мало беспокоило. Общая слабость, небольшие разрывы в интимном месте, обвисший живот – сплошные мелочи по сравнению с тем, что мне предстояло сделать. А именно – передать малыша из своих рук в чужие и навсегда с ним попрощаться. Почему-то именно сейчас меня это так сильно обеспокоило, что показалось настоящей катастрофой. Будто весь мир рухнет, когда я это сделаю. Ведь он такой сладенький, такой хороший.