Задумывалась эта сентенция как продолжение, следовавшее непосредственно после фразы: «…важно было обмануться». Но туда не подошло бы никак, всё таки; сама мысль слишком большая на фоне явления, ее вызвавшего. Потому вставляю сюда.

…Стою у двери – и одновременно в двух временных точках, все перед той же дверью, хоть и набираю сейчас какие-то простые и скучные буквы будучи не там совсем, а сидя за столом, на кухне. Как и сказано, я сорвал с двери бумажную рекламу, отворил ее и вошел, тринадцатилетний. Потом приготовил себе еду, сел за стол ровно там же, где и сейчас, и включил видеоролик посмотреть – про «атаку мертвецов», знаете?

Во многом то странное и даже смелое поведение мое перед незнакомым человеком в подъезде и было вызвано этим роликом, зарядившим меня соответствующим «героическим» настроением. Это очень воодушевляет и мотивирует на всяческие… подвиги.

Я пишу, а тринадцатилетний я встает изо стола – к нему ведь стучится Антон «с провинцией». А дальше вы уже знаете: мы выбегаем, каждый по разному; встречаемся в переулке и бредем на базу, у Сановых помощь искать; Сановых не бывает – вместо них лишь привычный мусор, стол, грязные исписанные стены да валявшиеся по всей площадке спички на пару с шелухой.

…Ну, и так далее, все описывать смысла нет. Антон обманул меня тогда – это ясно; но обман был все-таки ради приключения, а в этом ничего плохого нет. Повторюсь, и сам я в глубине души понимал, что мне лапшу на уши вешают, да не хотел сомнение прямо выражать. И как же так можно, коли уж начал играть в ложь, вдруг ее взять и оборвать? Неприлично даже.

Неприлично было и не разозлиться, когда ложь вскрылась, потому я с напускным раздражением сорвался на него и, обидевшись и дуясь, побрел домой. В след же шел мне Антон, извиняясь…

Кстати, я так и не понял до сих пор, что же это за человек-то был тогда в подъезде? И не от дяди Бориса… Он ведь имя мое знал – откуда узнал-то?! Загадка.

И вот я сидел ночью в лесу, перед костром и тихой рекой, под властью могучего впечатления…

Весь этот день можно было представить туманным полем, в далеком отдалении которого виднелись какие-то силуэты: они смутно блуждали меж высоких трав и пахли чем-то до боли знакомым; знакомым, но неразгаданным. Бывшие на границе реальности и вымысла, время от времени они перебегали эту черту, и сердцу было приятно.. приятно и горько от того, что нельзя было никак к ним приблизиться.

Таков был этот день. Но теперь силуэты сами ко мне приблизились; они разогнали туман и свет от костра осветил их лица. Горечь моя исчезла.

Я смотрел в реку и казалось мне, что вовсе это и не река; она захватывала собою все поле моего зрения, так что передо мной лежало уже море, мерцающее тысячами цветов, кричащее этим. Яркие, разные, будто собрал их кто-то властной рукой, цвета… Я глядел в них неотрывно.

Меня охватило безумное вдохновение; я писал и писал, и слова выскакивали из-под клавиатуры легко и свободно. Я записывал то, что понял за секунду, в мгновении; оно само лезло на свет и заставляло пальцы двигаться. Вдалеке от меня в том же бешенстве, сминая высокую траву, бежал Антон, и я знал что он бежит и в бешенстве. Он кричал и слова его разлетались по деревьям – я слышал их и не обращал внимания; я писал, писал, писал… Третья глава ровно, буква за буквой, вылезала из телефонного света в темь – не вся, но большая часть ее. Этот сказочный парк, этот лунный свет… – голова в бреду принимала все за чистую монету, и я ходил вместе с Келем, громадный замок высился перед взглядом, а из глубины парка долетали ко мне крики Антона, бежавшего где-то совсем недалеко, пока я не отрывал взгляд от яркого экрана.