– Делаешь-делаешь для них всё самое худшее – и вот чем они тебе отплачивают, – визгливо всхлипывала Ма, утирая глаза спитым чайным пакетиком.

– Вообще-то книги не такие уж плохие, – попыталась урезонить родителей Малиса. – Они очень интересные! И вы сами наверняка почерпнули бы из них кучу всяких занятных пакостей, если бы читали то, что нужно.

– А самое обидное, – сквозь рыдания выдавила Ма, пошатываясь на своих высоченных шпильках, – что она даже не утруждает себя враньём!

– Вот-вот, с этого всё и начинается! – рявкнул Па. – Сегодня они читают книжки – а завтра уже начинают убирать мусор на улицах! Даже думать об этом тошно! – Его так и затрясло от омерзения.

– Нет, эти её выходки меня просто доконают, – пожаловалась Ма, закатывая глаза и обмахиваясь капустным листом. Потом она перевела взгляд на Малису и прикрикнула: – Ступай отсюда и как следует подумай над своим поведением, юная леди!

– Простите, – пробормотала Малиса, убираясь с кухни.

Она знала, что родители её любят, но они совершенно, совершенно её не понимают. И это очень грустно. Порой Малиса чувствовала себя настолько непохожей на них, что казалась себе посторонней в собственной семье. Для всех она была чужой – и для обычных обитателей квартала Блаженства, и для родных. «Где же тогда моё место?» – грустно размышляла она.

Сейчас, шагая по тёмным коридорам и запущенным комнатам дома, она направлялась к Дедуле. Проходя мимо обветшавшего бального зала, она услышала, как хнычет во сне её сестрёнка. Колыбелькой Антипатии-Розе служила большая железная птичья клетка, подвешенная к потолку на длинной цепи. Дно клетки было щедро застелено стёгаными одеялками и перьевыми подушками, расшитыми мордами гаргулий. Малиса вынула из кармана купленное в зоомагазине вяленое свиное ухо и сунула его между прутьев прямо в горячие липкие ручки Антипатии-Розы. Малышка тут же перестала хныкать и, не просыпаясь, уселась на подушках, потянув свиное ухо в рот.

По скрипучей винтовой лестнице Малиса карабкалась на чердак. Этот самый чердак поворачивал и изгибался под самыми невозможными углами, повторяя причудливую архитектуру самого дома. Под крышей особняка Злобстов было много разных чердачных помещений, но Дедуля обжил себе каморку, втиснувшуюся между двумя башнями в западном крыле. Ступеньки становились всё уже и уже, и лезть по ним было непросто. Ма и Па и вовсе считали, что подъём на чердак не стоит подобных неудобств – собственно, поэтому Дедуля и предпочёл обосноваться именно там.

На посторонний взгляд, чердак представлял собой просто тёмное, продуваемое сквозняками, захламлённое место, сплошь заставленное пыльными сундуками, кожаными чемоданами, коробками и разрозненными, покрытыми ржавчиной частями старых рыцарских доспехов. Но если пробраться через узкие щели между горами хлама и заглянуть через щелястые перегородки, можно увидеть приятный просвет в этом заросшем паутиной хаосе – чердачное логово Дедули.

Скрипучий дощатый пол здесь покрывал протёртый ковёр, а на стопках книг в кожаных переплётах были удобно пристроены настольные лампы, озарявшие мягким тёплым светом уютный, расчищенный от мусора уголок. Дедуля сидел, откинувшись на спинку слегка поеденного молью каминного кресла и пристроив ноги в дырявых клетчатых тапочках на обитую плюшем низкую скамеечку.

– А вот и ты, мой Утёночек! – обрадовался он, когда Малиса наконец протиснулась между двумя покосившимися гардеробами. – Устраивайся поудобнее.

Перед Дедулей стоял разложенный карточный столик и ещё одно кресло, такое же истерзанное молью. Большинство людей расстраиваются, обнаружив на своих вещах следы пиршества моли, хотя на самом деле им стоило бы гордиться: моль очень капризный едок, и если уж она решила полакомиться вашим креслом, значит, у вас действительно хороший вкус и вы неплохо разбираетесь в качественной мебели.