Макс в это время смотрел в бинокль, и не отрывая прибор от глаз сообщил, что наблюдает только уходящую лодку с двумя пассажирами.

Вторая ракета погасла. Сергей схватился за ночник:

– Подожди! Пока не пуская больше, – распорядился он.

Секунд десять, лишь шорох от складок одежды нарушал тишину. Затем стало совсем тихо: Кузнецов замер, перестав шарить вооружённым взглядом по склону. Макс присел рядом на колено, пытаясь разглядеть хоть что-то на молочно-бледном склоне.

– Его вызывают, – пробубнил полковник, – вижу огонёк от лампочки, радиостанция лежит на земле. Так, мать твою, ну-ка, ты посмотри, – он уступил ночник подчинённому: – Возле огонька пятно тёмное, вроде лежит кто-то.

– Да, – прошептал Максим, – это он лежит, не двигается, какая-то поза неестественная… мёртвый, что ли.

– Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд. Ну-ка, давай ещё ракету, и бинокль мне дай.

В третий раз осветили склон, и теперь уже точно стало понятно: Богач лежит у тропы.

– Они его застрелил, что ли? – высказал версию капитан: – Случайно может, в темноте испугались?

– Нет, – задумчиво ответил Сергей, всё ещё разглядывая место в прибор. – Выстрелы были чуть позже, когда его уже не было видно. Не уж-то волки. И зачем ты, Джабраил, схватился за акинак… тем более за пару часов до окончания Седэ…

– Волки?! – почти фальцетом переспросил Максим.

Всё, что Кузнецов произнёс после этого слова, Колесников уже не слышал. Его глаза округлились, да так, что Сергей, взглянув на капитана, сам поёжился, то ли от страха, то ли от холода.

– Загрызли, что ли?

– Ну а кто ещё? Не Вайда же с Вуйдой? Спугнули их ракетой. Дай руку, – полковник, кривясь от боли, встал, отряхнулся, посмотрел на часы: – Двадцать минут до полуночи осталось. Вызови сюда пару бойцов с наряда, пусть помогут собраться и отнесут барахло к себе, я со своей ногой не помощник. Уходить надо, а то сейчас такая волчья кодла соберётся – самим отстреливаться придётся. Завтра с утра всё осмотрим.

Свернулись быстро. Макс придерживал начальника под руку, когда, спускаясь с горы к дороге, полковник внезапно остановился и в который раз за ночь посмотрел на часы:

– Давай присядем. Переждём наступление полночи, как говорится.

– Это тоже какой-то местный обычай? – спросил Колесников, всё ещё не отойдя от шока.

– Не. Сейчас стрелки за полночь перевалят – расскажу. Если смогу.

Луна поднялась высоко над горизонтом. По глади Пянджа зарябила жёлтая дорожка, соединяющая Советский берег, с берегом Афганским. Силуэты кишлачных построек вдалеке казались декорациями к персидской сказке, и если бы не мрачный финал обоих сегодняшних встреч, то, наверное, Кузнецов смог бы даже припомнить какой именно. В окне крайнего дома виднелся тусклый свет.

– Что-то не спит Аиша, – вымолвил Колесников. – По-моему, её дом.

Сергей равнодушно смотрел на секундную стрелку часов, подползающую к цифре XII. Никаких эмоций или переживаний он не испытывал. Зеленоватая фосфорная точка равнодушно прошлась над светящейся минутной и часовой стрелой, и, как ни в чём не бывало, пошла на новый круг. Ничего не произошло. Кузнецов устало вздохнул, поднял взгляд:

– Ишак луже мочу должен, а волку мясо.

– Что вы сказали? – переспросил Максим.

– Говорю, всё, что должно случиться – обязательно произойдёт. А если не происходи, значит, и не должно.

– А ишак тут при чём?

– Ни при чём. Поговорка такая. Ироничная. Ишачка встретив лужу, обязательно в неё помочится – рефлекс. А волк, встретив ишака, как правило, пробежит мимо – невкусная ему ослятина: жёсткая, сухая и воняет. Дурак замирает, парализованный страхом, а стая на него даже внимания не обращает, бежит дальше по своим делам. Люди, кстати, тоже ослятину не едят. Говорят, попробовав, с ума сойти можно.